Артемис сидел в кресле второго пилота, закрыв глаз одной ладонью, а вторую держа перед лицом.

— Большой палец обычно тоже считается пальцем, — сообщил он Элфи. — В этом случае нам ничего не грозит, поскольку всего получается пять пальцев. Но некоторые специалисты утверждают, будто большой палец представляет собой нечто иное, отличающее нас от животных, и в этом случае у нас на каждой руке всего по четыре пальца. Это очень плохо.

«Болезнь прогрессирует», — с беспокойством подумала Элфи.

Дворецки оказался в тупике. Если Артемису кто-то угрожает, порядок действий очевиден: «Поразить противника и отобрать оружие». Но в данном случае Артемиса атаковал его же собственный разум, настраивавший юношу против всех, включая Дворецки.

«Разве я могу доверять любому отданному Артемисом приказу? — маялся телохранитель. — Он может являться обычной уловкой с целью убрать меня с дороги. Как тогда, когда он отослал меня в Мексику».

Он присел рядом с подопечным.

— Артемис, сейчас ты мне доверяешь?

Фаул-младший попытался взглянуть ему прямо в глаза, но не смог.

— Стараюсь, старый друг. Очень хочу, но силы вот-вот оставят меня. Мне понадобится помощь, причем очень скоро.

Они оба знали то, чего Артемис недоговорил: «Мне нужна помощь, пока я окончательно не сошел с ума».

Они проплыли за пузырьками на восток через Атлантику, миновали Гибралтар и вошли в Средиземное море. Незадолго до полудня след внезапно исчез. Последний зеленый пузырек лопнул, когда они находились на глубине пятнадцати метров в двух милях от Венецианского залива, и приборы отображали на экране только яхты и гондолы.

— Это, надо понимать, Венеция. — Элфи всплыла на перископную глубину, пользуясь возможностью пополнить резервуары воздуха и выровнять корабль. — Она прямо перед нами.

— Венеция — большой город, — заметил Дворецки. — И не самое удобное место для поисков. Как мы найдем здесь этих ребят?

Мозг аморфобота в руках Жеребкинса вдруг запищал, установив связь с аналогичным прибором.

— Похоже, это проблемой не станет. Они близко. Очень близко. Очень, очень близко.

Артемису явно не понравилось это эмоциональное заявление.

— Очень, очень близко? Серьезно, Жеребкинс? Ты же ученый. Насколько именно близко?

Жеребкинс показал на люк автожира.

— Настолько.

Следующая пара минут отличалась бешеной активностью, будто все события дня спрессовались в несколько секунд. Для Артемиса и Жеребкинса все вокруг превратилось во вспышки цвета и смазанные движения. Дворецки, Элфи и Джульетта, будучи опытными солдатами, увидели больше. Великан даже успел подняться со скамейки, но это никак не облегчило его участь.

Люк суденышка крякнул, словно гигантская пластиковая бутылка, раздавленная гигантской же ногой, после чего просто исчез. Вернее, создалось впечатление, будто он исчез. На самом деле его сорвали и с неимоверной силой запустили в небо. В итоге крышка люка воткнулась в колонну колокольни на площади Святого Марка, едва не вызвав панику в городе. Особенно испугался маляр, чей трос от люльки перерезал вращавшийся с дикой скоростью металлический диск. Пролетев тридцать метров, рабочий упал на спину родному брату. Братья и без того часто ссорились, и этот инцидент отнюдь не улучшил их отношения.

Вода немедленно хлынула в салон автожира, но большую часть свободного пространства заполнили шесть вращающихся аморфоботов, с чириканьем выбирающих себе цели. Все кончилось меньше чем за секунду. Боты бросились на свои жертвы, обволокли их душным гелем и унесли в лазурные глубины Средиземного моря.

Каждый пленник, несомый к мрачному силуэту подводного корабля, думал о своем и по-своему оценивал случившееся.

Артемис поражался, насколько это его нынешнее положение напоминает то время, когда он был пленником собственного разума.

Элфи прикидывала, работает ли ее оружие в этом липком дерьме или снова превратилось в бесполезный хлам.

Жеребкинс не мог удержаться от некоторых теплых чувств к пленившему его аморфоботу — в конце концов, кентавр лично вырастил его в лабораторной пробирке.

Джульетта старалась не выпускать из виду Дворецки. Она чувствовала себя в относительной безопасности, пока видела брата.

Дворецки поначалу сопротивлялся, но быстро осознал тщетность своих попыток и принял позу эмбриона, сберегая силы для одного взрывного движения.