Странно, что мы вообще услышали, как хлопнула входная дверь. Видимо, мать вернулась. Никогда еще в жизни я не воспринимал ее возвращение домой с таким сожалением. Резко и быстро Света одернула юбку и привела себя в порядок.

Собственно, приводить особенно было нечего. Это уже потом, в последующие дни, нужно было успеть кое-что застегнуть, а кое-что и надеть. А в то, первое, наше воскресенье понадобилось лишь две-три секунды, чтоб за столом вновь сидели два старательных ученика, мальчик и девочка, и чтоб мальчик помогал девочке учить химию.

Вот только учебник лежал вверх ногами.

На следующий день я признался ей в любви. Прямо на уроке математики. Так вот взял и написал на бумажке: «Я люблю тебя». И положил ей в руку. Как она покраснела! Я даже подумал, что ей стало плохо. Все лицо ее стало пунцовым.

Слава богу, что мы сидели за последней партой и никто не мог случайно на нас посмотреть. Однако она вскоре пришла в норму. Только продолжала часто-часто моргать ресницами и сглатывать. Я положил ладонь на ее руку. Сжал ее пальцы.

Я почувствовал, как она мне дорога.

Учиться в первой четверти оставалось всего неделю. Несмотря на то, что в наши занятия химией глубоким клином врезалась любовь, Свете все же удалось поправить свои оценки. У нее была твердая четверка по химии. Мы встречались каждый день. И каждый день приносил что-то новое в наши отношения.

Мы быстро выяснили, что целоваться, сидя на стульях, крайне неудобно.

Я встал и потянул ее за руку.

— Пойдем сюда, пойдем, — мой голос дрожал.

— Что ты, что ты, не надо, — она слегка упиралась, но шла за мной.

— Ну, пожалуйста, ну, иди сюда, — я тянул ее к дивану.

— Не надо, кто-нибудь придет, — лепетала она, но я уже сидел на диване и притягивал ее к себе.

С этого дня наш старый кожаный диван стал обителью нашей любви. Люблю тебя, шептал я, пытаясь завалить ее на подушку. Света противилась — иногда сильно, но чаще вяло, так что я сам, в конце концов, определял, где граница, до которой мы дойдем сегодня. Я уже расстегивал пуговки ее кофточки на груди, пытался пролезть пальцами под лифчик, упругая нежная округлость волшебно заполняла мою ладонь.

— Смотри, — говорил я ей, — смотри, как идеально вписывается твоя грудь в мою ладонь. Видишь, как мы подходим друг другу?

— Вижу. Ты бессовестный, — смеялась она.

— Тебе не больно, когда я так делаю? — я слегка сжимал пальцы.

— Нет. Не больно.

— А так, — я осторожно трогал сосок ее груди.

— Щекотно, — шептала она.

— Щекотно? А почему он твердеет?

— Откуда я знаю.

— Но это же твой сосок. Почему он твердеет, когда я его трогаю?

— Потому что ты его трогаешь.

— А что еще ты мне разрешаешь потрогать?

— Ничего, — она улыбалась, глаза ее блестели.

— Ты любишь меня? — я целовал ее в губы.

— Я тебе уже говорила.

— А я еще хочу. Скажи.

— Ну, люблю.

— А без «ну»?

— Отстань.

— Скажи, прошу тебя.

— Люблю…

После этих неземных слов я начинал целовать ее в шею, потом ниже, ниже, мне мешал лифчик, еще несколько дней я не осмеливался его расстегнуть, моя правая рука была теперь свободна, и я ласкал ее ноги, сминая кверху короткую юбку.

От поцелуев наши губы припухли, но мы все равно не могли нацеловаться. Время летело, словно кто-то нарочно крутил часовую стрелку как минутную. Я ласкал ее, я видел, что ее волнуют мои прикосновения. Мы почти полностью забывались в объятиях друг друга, лишь одно нас тревожило, лишь одно заставляло напряженно вслушиваться — кто-то мог прийти. Мы, словно бравые пожарники, были постоянно готовы вернуться в исходное состояние, с каждым разом мы делали это все быстрее и быстрее, хотя застегивать, надевать, одергивать приходилось все больше и больше. В один из дней мы, неожиданно для себя, освоили новую игру, новую ласку. Я сидел на диване, а она стояла лицом ко мне, слегка нагнувшись.

Мы целовались, я стал уже привычно гладить ее ноги и вдруг понял, что в этом положении я могу делать то, что не получалось, когда мы сидели на диване, и она тесно сжимала колени. Теперь я мог гладить ее везде. Я провел ладонями вверх по ее бедрам, к талии. Под моими пальцами оказалась резинка ее трусиков, и я потянул их вниз.

— Что ты, что ты, перестань, — она испуганно сжала ноги и отодвинулась.

— Я хочу на тебя посмотреть, — прошептал я. Мой голос дрожал.

— Смотри.