В самый разгар упражнений по движению и эмоциям преподаватель вместе со своей ирландской шерстяной массой удалился, и класс, постепенно приходя в себя, начинал расходиться. Карен совершенно беспардонно озиралась по сторонам, само собой, но нигде привлекательного парня не было. Вероятно, он ушел. Вздохнув, она собрала свои вещи и пошла по коридору. Он стоял там.

– Эй, я жду тебя.

Он ждал ее. Он ждал ее.

Благодарю тебя, Боже. Клянусь Тебе, что до самой смерти никогда не стану больше перечить матери. Я попытаюсь быть милой со своей тетушкой Софи…

– Не хочешь ли выпить "каппуччино"? Ты никуда не спешишь?

Ей никогда прежде не приходилось пить этот напиток.

– Мне бы очень хотелось…

Он широко улыбнулся. Это была мягкая, приятная улыбка.

– Я надеялся, что ты согласишься. Отлично!
– он открыл перед ней дверь, и она проскользнула мимо, сожалея о том, что у нее не хватает мужества, чтобы прикоснуться к нему.

– Меня, между прочим, зовут Гарри Таунсенд, - весело сказал он.

– Какое приятное имя, - тихо сказала Карен, прижимая к груди книги.

– Уверен, что и твое не хуже.

Карен в упор посмотрела на него: "Никак не могу вспомнить, - она принялась лихорадочно шарить в своем кошельке, наконец выудила оттуда свое студенческое удостоверение.
– Ах, да! Меня, оказывается, зовут Карен Блум. Наконец-то! Доктор, я теперь вполне здорова!"

Он рассмеялся. У него явно не ублюдочный смех.

– Я так рад этому, Карен.

Он вежливо брал ее под руку, когда они проходили мимо экзотически выглядевших выходцев из других стран в Вашингтонском парке. Истинный джентльмен с юга страны.

В кафе он стоял до тех пор, пока не села она. Они заказали два "каппуччино", которые им подали в прекрасных стаканах с металлическими филигранными держателями. Напитки были покрыты отдающей корицей пеной из сбитых сливок, а кофе под ней был крепкий и горький. Карен очень понравился "каппуччино".

– Вероятно, до наступления второго семестра придется немало попотеть, - сказал Гарри.

– Да, к тому времени мы уже все будем хорошо знать друг друга, - Карен старательно слизывала пенку с ложки.
– Я чувствую себя новичком в городском квартале.

– Мне знакомо это чувство, - посочувствовал он ей.
– Мой отец был армейским офицером, и мне приходилось выступать в этой роли по три раза в год. Он вообще-то не хотел, чтобы я стал актером. Вот почему я старше многих студентов. Пришлось потратить время, чтобы поднакопить деньжат, - не оставаться же всю жизнь в городе Хиксоне, штат Техас.

– Ты, я вижу, решительный парень.

– Само собой, - улыбнулся он.
– Если тяжкий труд в этой стране чего-нибудь стоит, то Гарри Таунсенд получит все, что захочет.
– Он сделал знак официанту, чтобы тот принес еще две порции.

– Я мог поехать учиться в любое учебное заведение, но я хотел учиться здесь, в Нью-Йоркском университете. Знаешь почему?

– Потому, что это хорошее учебное заведение?

– Нет, - Гарри энергично замотал головой.
– Тебе известно, сколько знаменитых режиссеров кино и телевидения вышло из этого университета? Может, я сделаю студенческий фильм с одним из них, а потом, когда он возьмется за что-нибудь стоящее, я буду рядом с ним.

При этих словах Карен вспомнила об этих самовлюбленных юношах, которых она видела вокруг сегодня утром.

– Я не стала бы уповать на это, Гарри.

– А я не уповаю, но всегда нужно на что-то надеяться, - он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза.
– Я пробовался на одну роль в его фильме. Он до сих пор ищет кандидата на женскую роль. Можешь прочесть что-нибудь ему. Вот… - он что-то нацарапал на бумажной салфетке.
– Позвони ему и скажи, что хочешь, чтобы он тебя послушал.

– Спасибо, но я еще чувствую себя не готовой к прослушиванию.

Он все еще протягивал ей салфетку, поэтому она машинально взяла ее и положила в кошелек.

– Для чего ты все это делаешь, хотелось бы знать?

Казалось, ее слова оскорбили его.

– Потому, что я очень хороший парень.

Он наклонился к ней поближе.

– А у тебя прекрасные глаза. Готов побиться об заклад, эти глазки тебя постоянно предают.

Быстро подняв на него глаза, она столь же торопливо их опустила, сосредоточившись на "каппуччино".

– Думаю, ты прав.

– В тебе, Карен, есть что-то особенное, - тихо заметил он.
– Внешне это мягкость, невинность и робость…