"Паккард" умчался. Кучер ворчал на заволновавшуюся лошадь. Герман мрачно размышлял о том, почему некоторые люди обречены пожизненно сопровождать или скучнейшие деловые бумаги, или престарелых монашек с сиротами. Впрочем, прелестных фей с пугающе-безумными глазами, господин Земляков-Голутвин ужасно боялся с раннего детства.

Короткое мерцание — и из ничего появились две фигуры.

Земная твердь знакомо ударила по подошвам, Катя покачнулась и выпрямилась. Товарищ майор на ногах не удержался, и сейчас поднимался с четверенек.

— Ни черта на приземление с парашютом не похоже.

— Так это вы все насчет сотни прыжков намекали, — со злорадством заметила Катя. — Вам виднее, я сразу сказала, что ни разу парашют не надевала.

— Ладно, будем знать, — Виктор Иванович отряхнул на коленях парусиновые брюки, оглядел пиджак, констатировал: — А смокинг ты мне все-таки подпортила.

— Нужно же было придержать, а то усвистели бы вы, товарищ майор, неизвестно в какую эпоху.

— Звания пора отставить. Насколько я понимаю, мы на месте. Самое время перейти на нелегально-интимное положение.

Катя хотела фыркнуть, но сдержалась. Вокруг пахло ладаном и воском. Над головой простиралась роспись громадных куполов. За спиной белел высоченный иконостас.

— Каррарский мрамор, — майор кивнул на иконостас. — Я на экскурсии запомнил. Красота неописуемая. Ну, поблагодарим Господа нашего за благополучное прибытие, да и побредем потихоньку, — Виктор Иванович размашисто перекрестился на иконостас.

Катя поправила платок на голове. Подошли к огромным дверям. Виктор Иванович деликатно постучал по массивному засову, — акустика в храме была прекрасная. На стук откуда-то из-за угла вынырнул недоумевающий служка.

— Милейший, ты бы нас с барышней выпустил, — ласково сказал Виктор Иванович. — Увлеклись мы молитвой, уж извини братец. Благолепно здесь, словами не описать.

— А вы… — изумленно начал служка.

— Понимаю, от трапезы оторвал, — понимающе закивал Виктор Иванович. — Ты дверь замкни, и иди себе, иди…

Катя и майор вышли на солнечный свет. За спиной изумленно покачивающий головой служка затворил тяжелую дверь.

— Нужно было ему рубль дать, — пробормотала Катя.

— Следующий раз хоть десятку. Сейчас в карманах одни фиги, и те не палестинские. Майор оглядел широкие ступени паперти, парочку дремлющих нищих. — А здесь, между прочим, мало что изменилось. Разве что от реки гуще мочой несет. Ой, смотри, беляки! — Виктор Михайлович умиленно проводил взглядом двух солдат с винтовками, прошедших за оградой собора. — Значит, мы по назначению угодили. Поздравляю, Катюша, и выношу устную благодарность от лица командования. Мы ее, в смысле благодарность, потом куда-нибудь занесем.

— Угу, в комсомольскую учетную карточку. Надо бы здешнее календарное число проверить. Обратная коррекция вещь сложная.

— Проверим, — жизнерадостно заверил Виктор Михайлович. — Но я и так чую, все по плану. Пойдемте, моя дорогая.

Кате пришлось взяться за предложенный локоть. Прошли к калитке. Обделенные подаянием нищие сонно и неодобрительно смотрели вслед. За калиткой Виктор Михайлович еще раз перекрестился на огромный собор. Катя смотрела на узорные стены:

— Все-таки неосмотрительно. А если бы мы прибыли прямо под изумленные очи какого-нибудь дьячка?

— В церкви, Катюша, не как-нибудь, а дисциплина. Например, трапезничают в одно и то же время, и блюдут распорядок чуть ли не столетиями. Вот монголы налетают, иезуиты, мирская власть то отбирает храмы, то возвращает, а прием пищи у священнослужителей проходит в один и тот же час. На том попы стоят, тем и сильны. Пример нужно брать, — наставительно сообщил Виктор Михайлович, останавливаясь на углу и кланяясь величественному храму. — Ты, кстати, тоже могла бы перекреститься. Рука, небось, не отсохнет.