— Откуда мы их возьмем? Ведь сотню я уже истратил.

— Постепенно накопим и отдадим.

— Но ведь для этого нужно идти в милицию.

— Нужно.

— И всё рассказать.

— Да.

...Небо уже давно затянуло тучами. Вот-вот начнет накрапывать дождик. Они возвращались к станции.

— Ирина, — наконец спросил Вячеслав, — а если я не пойду в милицию, что ты будешь делать?

— Почему ты говоришь «я», «ты», почему не говоришь «мы»?

— Потому что всё это касается только меня.

— А я здесь ни при чем?

Вячеслав не ответил на вопрос.

«Как может она говорить, чтобы я пошел в милицию, — думал он, — неужели она не понимает, что это всё, конец, мы больше никогда не увидимся? Что это позор для меня, для моих родных? Зачем я рассказал ей? — Вячеслав взглянул на Ирину. Она шла спокойно, и это еще больше рассердило его. — Конечно, ей-то что? Она сидеть не будет. Кому нужны эти сентиментальности? Чище и лучше не станешь, а жизнь себе испортишь. Нет, нет и нет!»

В поезде говорили мало, не касаясь главного.

Уже наступили сумерки, когда они приехали в город. С вокзала Вячеслав поехал провожать Ирину.

Он чувствовал, что теперь, когда они остались наедине, разговор всё равно возобновится, и начал его сам:

— Ирина, я всё обдумал. Деньги мы возвратим. Только зачем для этого идти в милицию? Ведь можно сделать по-другому. Когда соберем всю сумму, отправим ее на имя начальника милиции денежным переводом. Без подписи. Или придумаем вымышленную фамилию. Ладно?

— Не будем об этом сейчас говорить.

— Почему?

— Потому что это настолько серьезно, что нельзя всё решать наспех. Лучше, если отложим разговор до завтра. И тебе и мне надо хорошо обо всем подумать. Не перебивай меня, — сказала она, видя, что Вячеслав хочет что-то возразить. — Ты только не сомневайся: что бы с тобой ни случилось, я всё равно буду тебя ждать. Даже пять лет. И еще. Я ни на чем не настаиваю — решай сам, но мне очень хочется, чтобы человек, которого я люблю, был мужественным. Понимаешь, мужественным. А теперь иди. — Она обняла его и крепко поцеловала. Так, наверное, прощаются перед долгой разлукой или тяжелым испытанием.

— Ну, до завтра.

Она дошла до угла и, приветливо махнув рукой, скрылась за поворотом.

За ужином Вячеслав представил себе, что произойдет если он всё-таки пойдет в милицию: мать, убитая неожиданным ударом, пораженный случившимся младший брат, считавший его образцом человека. И он, остриженный наголо, в тюремной камере. Ужас!

Но в словах Ирины была своя правда: то, что она предлагала, было честнее и благороднее. «Я хочу, чтобы человек, которого я люблю, был мужественным».

...Ирина встретила его так, будто ничего не произошло. Они сидели на диване и говорили о каких-то пустяках, стараясь отдалить этот тяжелый для обоих разговор.

— Ну что же будем делать? — наконец спросила она.

Колебаться больше было нельзя. Вячеслав решил, что идти в милицию — свыше его сил... Он поднял голову и взглянул на Ирину. В ее лице отражалось такое нетерпение, такая тревога и такая любовь, что совсем неожиданно для себя Вячеслав сказал:

— Я решил. Пойду и заявлю.

И тут Ирина заплакала. Слава обнял ее и стал успокаивать, как маленького ребенка.

— Ну что ты, ну зачем ты плачешь?

Она обернулась к нему мокрым от слез лицом и сказала:

— Ты знаешь, ты знаешь... я так волновалась за тебя... Только не бойся, всё будет хорошо, — продолжала она, вытирая лицо платком. — Я такая счастливая.

Вячеслав встал.

— Ты куда?

— В милицию.

— Сразу, сейчас?

— Конечно, — ответил он, — чего тянуть, раз решили.

— Подожди, — сказала Ирина, — я только вымою лицо. Нехорошо идти по городу зареванной.