Рядом со мной стояла пара служащих итальянского аэропорта, оживленно обсуждавших события дня. Я бросился к ним. "Эль-Аль, — сказал я. — Израиль. Где мой багаж? Эль-Аль". Языком жестов они пояснили, что не понимают меня, и продолжили свою дискуссию.

Жара между тем усиливалась и понемногу приближалась к обычному уровню Мертвого моря. Некоторые из моих воздушных попутчиков поснимали свои юбки и рубашки и плотным кольцом обступили своими голыми по пояс телами все транспортеры, от первого до двенадцатого. Одна старая, вероятно, пораженная тепловым ударом, дама уселась между двумя медленно проплывающими чемоданами и исчезла в никуда. Никто даже не пытался удержать ее.

Что касается меня, то свой чемодан я внезапно обнаружил в дальнем углу зала. Ремень был перерезан, но замок выдержал испытание. Я осмотрелся в поисках хоть одной, с момента прибытия всеми так любимой багажной тележки, но не обнаружил их вообще. Не было и носильщиков. Вероятно, они все давно уже сидели в ближайшем буфете и лакали там холодное пиво. Поскольку наработанный мною опыт поездок по Европе настоятельно требовал брать с собой побольше теплой одежды и калош, мой чемодан был весьма тяжел. Тем не менее, мне удалось выволочь его из здания аэропорта.

Снаружи — я это заметил в ярком свечении фонарей — стояло много такси, однако, без водителей, и к тому же с совершенно необозримой очередью ожидающих туристов. Я встал в ее конец и терпеливо ждал почти час. Потом мне стало подозрительным, что тут никто не голосует, и за все время не отъехало ни одного такси.

Мой взгляд упал на группу несомненных римлян, собравшихся в сторонке и безмятежно покуривавших.

— Почему не такси? — спросил я их. — Моя турист. Мио туристо. Хотеть такси.

К моей радости, они поняли мой итальянский, потому что ответили по-английски:

— Забастовка. Водители, таксисты, шоферы — тутти [39] забастовкен.

Я тоже мобилизовал свой английский, добавив в него гневную интонацию:

— Почему же вы заставляете всех этих людей ждать? Почему вы не скажете им, что происходит забастовка.

— Vincitor del padre mio [40] , - прозвучал уклончивый ответ. — Sacro fundamente [41] .

Я очень люблю итальянскую оперу, — но вот к их аэропортам таких чувств совсем не испытываю. Кряхтя, потащил я свой чемодан к автобусу и справился у счастливчиков, уже сидящих внутри, когда ожидается отправление. Они этого не знали. Как оказалось, они сели в автобус только потому, что там были свободные места. Я обратился к водителю:

— Мио туристо. Мио отель. Автобус — отель?

Мужчина выпучил на меня глаза и пожал плечами. Совершенно очевидно, что он не имел понятия, что я от него хотел, но это его ничуть не трогало. Он видел перед собой только что прибывшего авиапассажира с чемоданом в руках и слышал слова "автобус" и "отель", — ну, как он мог догадаться, что имеется в виду? Я выкрикнул несколько венгерских ругательств. Это навело его на мысль, что я мог быть иностранцем. Он указал на какой-то киоск в зале прилета, над которым красовалась вывеска "Hotel service", облепленный толпой отчаявшихся людей. Внутри киоска, за перегородкой никого не было.

Я спросил у одной заспанной дамы, как долго она тут уже ждет. С самого раннего утра, сказала она и покачнулась, с трудом удержавшись на ногах. Чтобы хоть как-то воодушевить ее, я перевел разговор на расцвет и крушение Римской империи. Мы сошлись во мнении, что крушение было событием совсем не удивительным.

Тут меня охватило сильное чувство, в котором я без труда распознал голод. Однако для человека с тридцатикилограммовым чемоданом в руке не так уж и просто отправиться на поиски пропитания. Потому я предпочел спрятаться под ступеньками пассажирского эскалатора и в этой уютной нише дождаться очередной смены правительства.

А потом произошло чудо. Какой-то прекрасный юноша приблизился ко мне, легонько хлопнул меня по плечу и спросил:

— Отель? Ты — отель?

Это был первый случай в моей жизни, когда я видел перед собой ангела.

— Да, — прохрипел я. — Я отель. Да отель. Си отель.

Ангел поднес мне к носу все свои пальцы, все двенадцать.

— Двенадцать тысяч, — сказал он. — Двенадцать тысяч лир. Дуодецимилле. Твоя понимать?

Я понял. Я даже готов был в этот миг назначить его единственным наследником.

Мы вышли из аэропорта и сели в автомашину ангела производства 1946 года, но для меня это была по меньшей мере огненная колесница Юпитера. Дорогой мы болтали друг с другом, точнее, я его спросил, как далеко до отеля, на что он ответил: двенадцать тысяч.

Наконец, мы достигли Рима, этого вечного города.

Счастливое мгновение, дважды счастливое после всего, что пришлось пережить. Эти статуи! Эти пьяццы! Эти пиццы! И кругом этот чудесный шум, волнующиеся массы людей, жара, осыпающиеся руины! Мы проехали мимо Колизея, где Нерон терзал христианских туристов.