В это мгновение самая лучшая из всех жен с быстрым "Спасибо!" вырвала злополучную обертку из руки этого прямолинейного искателя и увлекла меня в сторону.

— Ты с ума сошел! — прошипела она мне. — Ты что, забыл?

Я побледнел. Ну, конечно же, я забыл, что мы находимся в опрятной Швейцарии, на сверкающих чистотой улицах ее чистейшего города. Нигде не было видно ни единой выброшенной бумажки. Самое большее, что виднелось на тротуаре — это пара выцветших пятен, которые, видимо, не исчезли без остатка даже после усердного трения. В отдалении хорошо одетый дворник старательно ликвидировал антисептической щеткой хлебную крошку. Ничего, кроме чистоты, чистоты и еще раз чистоты. И эту-то безупречную панораму я осмелился изуродовать кощунственным выбрасыванием двух картонных оберток!

Снедаемый стыдом и раскаянием, я осторожно сложил эти отходы вместе, клеевой стороной внутрь.

— Ну, вот, в общем-то, все в порядке, — сказал я своей удовлетворенно кивнувшей супруге. — Но что делать дальше? Я же не могу все время таскать эти штуки с собой. Нам еще две недели быть в Швейцарии…

— Не отчаивайся. Мы еще найдем, куда это можно будет выбросить на законных основаниях. Какую-нибудь официальную помойку или что-нибудь подобное.

Было одиннадцать утра, когда она это сказала. В два пополудни я все еще носил обе эти картонные обертки в своих мокрых от пота и растаявшего шоколада руках. Ах, если бы мы могли найти где-нибудь бумажку, чтобы завернуть их! Но наши тоскливо шарящие вокруг себя взгляды не находили ничего подобного.

Мы сели в вагон безусловно чистого цюрихского трамвая и устроились у открытых окон. Якобы углубившись в живой, полный жестикуляции разговор, мы ждали лишь первого подходящего поворота. Там я быстрым движением выбросил оберточный комок наружу. Заскрежетали тормоза, и через несколько метров наш вагон встал, как вкопанный. Я послушно встал, поднял этот оброненный ценный предмет и поблагодарил вагоновожатого: "Очень любезно с вашей стороны. К счастью, с вещами ничего не случилось. Премного благодарен".

Постепенно мы впадали в панику. В отчаянии я обратился к пожилому господину, стоявшему неподалеку, на предмет того, что бы он сделал, если, например, хотел избавиться от грязной бумажки.

Пожилой господин задумался и затем предположил, что хотя упомянутое мной обстоятельство столь невероятно, что он может с трудом это представить, но рассуждая чисто теоретически, он взял бы эту бумажку домой и в воскресение сжег.

Я посвятил его в свою тайну и добавил, что упомянутый бумажный материал принадлежит к категории "отходы".

В ответ он дал мне свой адрес и пригласил на послезавтрашний вечер; мы могли бы остаться у него в гостях на пару месяцев, его жена будет очень рада.

Я уже был готов принять его предложение, но своевременно вспомнил, что мы не собираемся столько пробыть в Швейцарии, потому поблагодарил его с показной сердечностью, намекнув при этом, что вынужден отказаться от его любезного приглашения исключительно по неотложным обстоятельствам непреодолимой силы; между тем, мне пришел на ум совершенно иной выход: я сообщил, что собираюсь выслать эту гадость по почте в Израиль как "Вещь без оценочной стоимости".

— Но что вы с ней будете делать в Израиле? — заботливо поинтересовался мой теоретически гостеприимный хозяин.

— Я выброшу его в Иордан.

Это его успокоило, и мы распрощались.

Тем временем, мы оказались в местности, утопающей в аллеях. Мой план, состоявший в том, чтобы дождаться темноты и закопать скомканную бумагу под одним из деревьев, к сожалению, оказался неосуществимым, поскольку все деревья были обнесены коваными стальными решетками. С поникшими головами и тяжелым сердцем мы вынуждены были повернуть обратно в город.

И тут — внезапно — посреди центра города — на одном из фонарных столбов — я увидел подвешенную урну для мусора, действительно настоящий, волшебный, позолоченный ящик с надписью: СДЕЛАЕМ ЦЮРИХ ЧИСТЫМ! ОТХОДЫ — СЮДА!

Нетвердым шагом я приблизился, ухватился за ящик, как беженец за спасительную свободу, бросил туда этот проклятый скомканный картон и, рыдая, обнял жену, чей лик светился улыбкой неземного блаженства. А затем, рука в руке, мы направились в свой отель.

— Извините, — сказал полицейский, остановивший нас через несколько шагов. — Вы должны достать ваш пакетик обратно. Это совершенно новая урна. Нам хотелось бы держать ее в чистоте.

— Да… Но…, - пролепетал я и указал робким жестом на надпись. — Тут же написано совершенно определенно: "Отходы — сюда!".

— Это относится только к отходам. Но не к мусору и прочим компактным предметам. Сделайте Цюрих чистым.

Я глубоко запустил руку в урну и выудил свой комок картона наружу. Я был истощен, как околевший олень. Чужим голосом обратился я к самой лучшей из всех жен:

— Нам не остается ничего другого. Придется мне это съесть.

— Силы небесные! Ты в состоянии взять это дерьмо в рот?!