— Держите, — велела мне девушка; она на мгновение откинулась на меня, уронив косу на мои колени. Я обхватил ее коленями и прижал к сиденью. — Еще немного, — сказала она. — Вот теперь достаточно.

И мы выбрались из канавы на извилистую дорогу. Дорога была такой разбитой и твердой, что походила на точило для бритвы. Деревья, казалось, гнулись под тяжестью неба, но по-настоящему сгорбленными были мы — низко припадая к мотоциклу на крутом повороте и едва успевая распрямиться до следующего.

— Держите! — крикнула она. — Крепче!

Но мне некуда было пристроить свои ноги; каблуки ее сандалий покоились на моих подножках, и мне пришлось растопырить ноги в стороны, чтобы не обжечь их о выхлопные трубы. Я обнял ее за бедра, сведя вместе большие пальцы на ее позвоночнике.

— Так лучше, — поощрила она. — Так нормально.

Ветер подхватил пушистый конец ее косы, щекоча мой подбородок, но вся тяжесть косы золотисто-каштановым потоком упала мне на грудь; словно вино в бокал, она свободно струилась из-под шлема. Наклонившись немного вперед, я прижал косу к груди, и девушка плотнее припала к Зигги.

О, девушка! Как чудесны твои упругие лодыжки, переходящие в округлые икры!

Узел с бельем удерживал ее юбку на коленях, а локоть прижимал ее к бедрам; она засунула руки в знаменитые карманы Зигги с клапанами, как если бы спрятала их от ветра в муфту.

Ее волосы пахли восхитительней свежескошенного сена, слаще майского меда.

Мы плавно огибали повороты, мягко отбрасывая на берег гравий.

— Черт! — воскликнул Зигги. — Наш вес тянет нас вперед.

— Вы надели шлем задом наперед, — проговорил я ей прямо в ухо, щекотавшее мой нос.

— Сейчас это все равно, — отмахнулась она. — Лучше держитесь покрепче.

Я видел, как шлем почти закрыл ей глаза, торча горшком на голове; девушка захватила ремешок для подбородка зубами, из-за чего окончания ее слов звучали невнятно.

— Это Ибс! — прокричала она, и я через весь сад услышал плеск могучего потока, темного, как нефть, в тени растущих на дне поймы елей.

На следующем повороте мы снова увидели Ибс, только теперь журчание реки перекрывал шум водопада. Городок из грязно-серого камня со ржаво-красными крышами начинался там, где черный поток реки вспенивался — бурлил кипятком, белым и пузырящимся. Там же возвышались башни с развевающимися на них флагами кантона, а в сторону крепостного рва выходили укрепления со смотровыми щелями и бойницами. Изогнутые арки каменных мостов и маленькие, шаткие деревянные мостки нависали над расходящимися от реки протоками, пересекавшими улицы. И еще виднелись садовые участки блеклого, чахлого цвета городских рынков.

Но Зигги чересчур засмотрелся: при повороте он задрал колесо слишком высоко на насыпь, и гребень дороги встал поперек. Зигги забуксовал в гравиевой каше.

— О, черт! — ругнулся он. — О, черт, черт побери!

Край моей ягодицы сполз вниз, на заднее крыло; я опрокинулся назад, а моим бедным ногам не осталось места.

Поэтому мои пальцы на спине девушки разомкнулись, и я сунул руки под ее узелок между колен.

— Не смейте! — вскрикнула она. Ее локти под моими руками взлетели вверх, словно крылья испуганной куропатки; ее юбка задралась до самых бедер. Но я хотя бы успел мельком увидеть белую округлость ее ноги до того, как край второй моей ягодицы тоже сполз на крыло; я оказался втиснутым между сиденьем и рюкзаком, без малейшей возможности отыскать опору ногам и остановить свое сползание. Мой вес прогнул крыло; моему заду стало жарко от трения о колесо. И я сполз еще ниже. Сначала выхлопной трубы коснулась моя правая нога, серединой икры, но у меня не было другого выхода, кроме как продолжать тормозить мотоцикл.

Поэтому выхлопные трубы прилипли к моим икрам, словно бекон к грилю.

— О, он горит! — закричала девушка.

— Это правда, Графф? — удивился Зигги. — Господи! А я-то думал, что это мои тормоза.

Но разумеется, он не смог сразу остановиться в гравиевой каше на дне откоса; ему пришлось сначала преодолеть насыпь. Зигги загнал нас в низину у сада, потом снял меня с мотоцикла — через рюкзак, — хотя я припекся к выхлопным трубам и меня пришлось буквально отдирать.

— О, нам придется отмачивать твои брюки, чтобы снять! — воскликнул он.

— Ай! — застонал я. — О-о-о!

— Заткнись, Графф, — прикрикнул он на меня, — не то ты растеряешь остатки своего достоинства!

Я подавил стоны, рвавшиеся из моего горла; я не дал им выйти наружу — и они утонули, опустились в самые мои икры — мои липкие, забрызганные грязью икры, которые выглядели скорее оплавленными, чем обгоревшими.

— О, не трогайте их! — воскликнула девушка. — О, вы только посмотрите на себя!

Но я взглянул на нее, с ее съехавшим на глаза шлемом, и подумал: «Как бы мне хотелось отдубасить тебя и подвесить за твою чертову косу!»

— О! — причитала она. — Когда вы схватили меня, я не знала, что вы падали!

— О господи! — воскликнул Зигги. — Неужели он вел себя так отвратительно?

— О, заткись! — застонал я.

— Нам нужна ванна, чтобы замочить его в ней, — заявил Зигги.

— У моей тети есть ванна! — оживилась девушка. — Да, в ее гастхофе сколько хотите ванн!