Огнева между тем выпрыгнула из кабины на землю и крикнула:

— Ну, что, повар, скоро кормить будешь?

Куприянов вскинул лохматые брови и ответил:

— Прыткая какая! Малость подождешь!

— Знакомься, тятя, это Андреев.

Старик глянул на Григория Петровича вприщур. Глаза старика острые и цепкие, хитрость гнездится в них.

— А мы знакомы, — сказал Григорий Петрович. — Мы ершей вместе ловили на Сугомаке.

— Может и ловили, — уклончиво отозвался Куприянов.

— Ты ж про Липунюшку-то ему рассказывал.

— А-а! — неожиданно оживился старик. — Ну, как же. Так ты чей, говоришь?

Григорий Петрович пояснил:

— Ну, да, Павлыча сын. Знавал, знавал я твоего отца.

Озеро было спокойное. Лесистые берега отражались в нем. Слева, у островка, грива зеленых камышей, возле них лодка. В ней рыбак. Противоположный берег таял в синей дымке. Огнева сложила руки рупором:

— Ого-го-го-го!

Крик гулко прокатился по озеру и замер вдали. Рыбак зашевелился, приподнял шляпу и помахал ею. «Это, надо полагать, и есть Огнев, — подумал Григорий Петрович. — Ну, что ж, посмотрим!»

Рыбак смотал удочки и греб к берегу.

Шофер поставил машину под куст боярышника, постелил возле нее коврик и прилег на него с книгой.

Рыбак подплыл к берегу. Лодка врезалась в гальку. Огнева схватилась за скобку и вытянула суденышко на берег. То был вчерашний полковник, только на этот раз в спортивных брюках, в майке и в соломенной шляпе. Руки еще не загорели. Значит, на солнце был мало. Упругие бицепсы у него играли. И вообще он был красив телом. Лицо умное, волевое. А глаза синие, приветливые, но твердые.

— Где же твоя рыба? — спросила Огнева.

— Ни черта не клюет, — сознался рыбак, выбираясь на берег. — Две малявки — и весь улов.

— Тоже мне рыбак!

Полковник виновато развел руками.

— Да, — спохватилась Огнева. — Знакомьтесь, пожалуйста!

Она кивнула полковнику на Андреева. Тот шагнул к нему, протягивая руку:

— Андреев.

— Куприянов.

Григорий Петрович вскинул на него недоуменный взгляд. Огнева перехватила его и засмеялась — видимо, в самом деле глупый вид был у Андреева. Куприянов улыбнулся:

— Алексей Куприянов.

У Андреева пересохло в горле. Вот так встреча! Вот так сюрприз преподнесла ему Огнева. И ведь ни слова за всю дорогу, пока ехали сюда. А он-то уж подумал бог весть что. В Сибирь уехал Огнев, незачем ему сюда и спешить. Синие твердые глаза полковника внимательно ощупывали Андреева с ног до головы.

— Забавно получается, — улыбнулся Куприянов. — Мы с вами уже были знакомы, а теперь вот приходится знакомиться заново.

— Се ля ви, — лукаво повела очками Огнева, и Андреев понял ее намек.

— Мне о вас рассказала Аленка. Мы и сговорились пригласить вас на уху.

— Спасибо, польщен.

Старик расстелил на поляне брезент. Огнева нарезала хлеб. Расставила эмалированные миски. Алексей из рюкзака извлек пузатую бутылку с красивой этикеткой. Расставив в шеренгу, словно солдат, стопочки, стал наливать в них жидкость, похожую на вишневый сок. Расселись вокруг брезента, кое-как уговорили шофера разделить компанию.

Алексей поднял тост. Он осмотрел всех с улыбкой.

— За встречу на родной кыштымской земле!

Осушил стопку. Андреев выпил и понял, что это ром. Огнева только пригубила и поставила стопку обратно. Шофер пить отказался. Старик Куприянов сначала понюхал, потом посмотрел на свет и, повернувшись к сыну, произнес:

— Со свиданием, сынок!

И выпил медленно, закинув голову. Потом рукавом рубахи обтер губы, заметил:

— Вонючая проклятая. И в нос шибает. То ли дело русская горькая.

Огнева разлила уху по мискам, сдобрила ее мелко нарезанным зеленым луком. Ели молча. Слышно было, как скребутся алюминиевые ложки о миски, да на озере тукает лодочный мотор.

Налили по второй. Алексей сказал, что пьет за школьных друзей и за тех, кто здравствует ныне, и за тех, кто сложил головы в боях за Родину. Огнева ухаживала за Андреевым — подвинула побольше хлеба, выбрала хорошего линя и положила в миску, спросила:

— Любите линей?

— Само собой!

— Я тоже.

Она добавила ему уху, хотя он и возражал.

Исподволь Григорий Петрович оглядывал Алексея Куприянова. Алешка, с которым они учились вместе, был далеким неправдоподобным началом полковника Куприянова. Андреев подумал: неужели и он, Григорий, так неузнаваемо изменился с тех пор?