Марине снова пришлось согласиться с врачом. И тот продолжил:

– Конечно, никто не застрахован от ошибок, и иногда, подчеркиваю, иногда детишек в родильных домах путают. Но у нас подобного никогда не было и быть по определению не может!

Окружавшие Марину личности закивали головами.

– Но если вы настаиваете, то давайте я провожу вас в палату, где находятся наши малыши, вы осмотрите их и убедитесь в том, что вашего сына среди них нет. – Врач протянул Марине руку.

Подумав, женщина собралась было вложить в ладонь доктора свою, но тут заметила, что его глаза отливают красным. Как и глаза двух медсестер, нянечки и медбрата, взявших ее в кольцо.

– Вы все заодно! – вновь закричала она. – Вы украли моего сына! Вы отобрали его у меня! Вызовите немедленно милицию!

Врач ловко всадил ей в предплечье шприц, спешно переданный ему одной из медсестер, и Марина тотчас почувствовала головокружение и невероятную слабость, нараставшие с каждым мгновением.

Женщина обмякла. Появился еще один медбрат с каталкой, Марину уложили на нее и повезли куда-то по бесконечно длинному коридору. Наконец впихнули в палату без окон. До Марины донесся голос врача, шедший словно из бочки:

– Мальчика отдали?

– Да, доктор, не извольте беспокоиться! – ответил визгливый женский голос. – А с ней-то что делать? Убить?

– Нет, потому что это может вызвать ненужные вопросы. У нас в роддоме и так слишком высокая смертность. Все равно ей никто не поверит.

Над Мариной возникло лицо доктора. Только это было уже не лицо человека, а уродливая рожа страшилища. А вылетавшие из его рта слова впились в ее мозг раскаленными углями:

– Твоему сыну уготовано невероятное будущее. А ты обо всем забудешь. Немедленно!

Подоспела сестра, сделавшая Марине еще одну инъекцию, после которой женщина практически сразу потеряла сознание.

– Однако сие не означает, что Марина Васильевна не является примерной матерью, – завершил монолог импозантный доктор с седеющей бородкой, ласково глядя на сидевшего перед ним молодого мужчину.

– Значит, моя жена в порядке? Или все же нет? А психически она… здорова? – осторожно спросил он.

– Геннадий Петрович, уверяю вас, что послеродовая горячка, увы, явление не такое уж и редкое, – вздохнул врач. – А в случае с вашей супругой мы имеем дело с ее особо буйным проявлением. Выводы пока делать рано, вашей супруге придется задержаться у нас на некоторое время. Но хватит о грустном! Вы ведь желаете увидеть свою дочку?

Рыжеволосая женщина средних лет, сидевшая рядом с мужчиной, – это была его мать, – заявила, что они, конечно же, очень хотят увидеть дочку и внучку. Извинившись, доктор вышел из кабинета, оставив мать и сына одних.

– Гена, я всегда говорила, что твоя Марина тебе не пара! – воскликнула дама. – Мне уже доложили, какой она концерт здесь устроила. Стыд и срам!

Геннадий Петрович вздохнул и скорбно посмотрел на родительницу – та являлась для него непререкаемым авторитетом.

Вернулся доктор вместе с улыбающейся нянечкой, которая несла на руках ребеночка.

Новоявленная бабушка ахнула, бросилась к малышке и, посмотрев на нее, заявила:

– Конечно же, наша порода! Вылитая моя мамочка, твоя бабка, Гена! Наверное, поэтому в голове у Маринки и перемкнуло. Она ведь нас ой как не любит!

Доктор и нянечка еле заметно переглянулись – больше проблем, как сразу же стало понятно, возникнуть не должно.

Геннадий Петрович подошел к мамаше, державшей младенца, и посмотрел на ангельское создание.

– Спасибо вам, товарищ доктор! – произнесла, расчувствовавшись, рыжеволосая женщина. – А Марину, прошу, подержите у себя подольше, до полного выздоровления. Не дай бог, она еще малышке вред причинит!

Когда посетители вышли из кабинета, забрав девочку, доктор усмехнулся:

– Эти идиоты нам не опасны, чинить препятствий не станут. Однако за матерью необходим глаз да глаз!

– Может, все же ликвидировать? – произнесла нянечка, не переставая улыбаться.

Но доктор качнул головой:

– Я же сказал, нет! Не исключено, женщина нам еще пригодится, если с мальчиком что-то случится. Ведь выносить младенца только она в состоянии!

О том, что случилось в роддоме, Марина помнила плохо. Вернее, даже совсем не помнила. Однако ее любимая свекровь Полина Геннадьевна (намекавшая, будто она – княжеского рода, что, несомненно, было выдумкой) не упустила возможности на второй же день после возвращения невестки домой попрекнуть ее тем, что та пыталась от собственной дочки отказаться.

Девочку назвали Светланой в честь матери Полины Геннадьевны. Мнением Марины никто на сей счет не поинтересовался. Своих родителей она не знала, выросла в детдоме, поэтому и некому было ее защитить от нападок свекрови.

И все же смутные мысли о случившемся в роддоме начали сплетаться в таинственный узор. Марина никак не могла вспомнить чего-то важного, ключевого, однако она прекрасно знала: Света – не ее дочь.

Говорить об этом мужу и свекрови молодая мать не решалась, потому что знала, какая последует реакция. Кормить грудью чужого ребенка, к которому она не испытывала никаких чувств, кроме ненависти, было для нее настоящим мучением. Марина понимала, что девочка ни в чем не виновата, что малышка, как и она сама, стала жертвой интриг бессовестных врачей, однако поделать с собой женщина ничего не могла.