— Что вы считаете невероятным?

— Позвольте, скажу. Пришло мне в голову и такое: а что, если Валентин Викентьевич, видя неминуемую опасность для раненых, угрозу их существованию, решил пожертвовать сокровищами… Купить за эту цену, так сказать, жизнь раненым. Но и такое предположение критики не выдерживает. Клад обнаружен после расправы над ранеными…

Действительно, получалась ерунда. Не мог же Филин, с трудом спасшийся во время ликвидации госпиталя, добравшийся до своих, вдруг ни с того ни с сего преподнести немцам такой подарок!

«Старик прав, концы не вяжутся», — сказал себе Игорь, когда бухгалтер затворил за ним дверь.

Он медленно спускался по лестнице, невесело обдумывая все, что слышал, и уже добрался до самого низа, когда вспомнил, что в подъезде этом у него был намечен еще один визит. «Может быть, не стоит?» — мелькнуло у Игоря, однако внутренняя дисциплина перевесила, и он повернул назад, в квартиру Коломийцева.

— Отец дома?

Худенький, выглядевший моложе своих четырнадцати лет паренек ответил:

— Нету. Не пришел с работы.

Он крутил ручку-самописку. Пальцы мальчика были выпачканы фиолетовыми чернилами.

— Тогда я подожду.

— А вы кто?

— Из милиции, — сказал Игорь и перешагнул порог.

— Ого!

— Испугался?

— Чего мне бояться? — ответил Женька Коломийцев, явно храбрясь.

Мазин огляделся:

— У тебя своя комната? Богато живешь! Ну, приглашай в гости.

На столике у окна лежали учебники, тетрадки.

— Уроки готовишь?

— Ага.

— Двоек много?

— Бывают.

— Отец бьет?

— Ругается…

— Зря. Бить надо.

— Зачем это?

— Ума прибавится.

— Прямо!

— Криво! Зачем анонимки пишешь?

— Какие анонимки?

— Сам знаешь.

Женька растерялся. И перепугался. Но Игорь говорил не страшно. Добродушно скорее. Встреча с Коломийцевым-младшим в планы его не входила. Ему нужен был отец.

— Ну, так как, сознаешься?

— А что мне будет? — промямлил Женька.

— Ты, брат, как опытный преступник себя ведешь, сразу торговаться начинаешь. Посмотрим, что будет. Для начала следует чистосердечно сознаться. Зачем писал?

— Я хотел помочь…

— Помогать нужно честно. Прийти и сказать, что видел. А так, из кустов, некрасиво. Оказалось-то все чепуха. А мы расследовали, время тратили, невиновного человека подозревали. Видишь, как некругло получилось?

— Отцу будете говорить?

— Не собирался. К отцу у меня дело другое. Хотел с ним насчет фотографии потолковать.

— Какой фотографии?

— Много знать будешь — скоро состаришься.

— Я и не допытываюсь. Просто карточки-то ему я печатаю. Вот и увеличитель мой.

Женька показал в угол, где на другом, специальном столике стояли увеличитель и ванночки для проявителя и закрепителя.

— Печатаешь для газеты? А негативы выбрасываешь?

— Что вы! Отец все сберегает. По коробочкам раскладывает и надписи пишет, когда снято. Он аккуратный, — словоохотливо рассказывал младший Коломийцев.

— А ну, дай поглядеть…

Коробочки с проявленными пленками содержались в образцовом порядке. Мазин прочитал надписи: «Сотрудники института во время выезда на Большое озеро», «Фотографии для юбилейного номера стенгазеты к годовщине Великой Октябрьской социалистической революции», «Портреты передовиков института».

Одну из коробочек он открыл и растянул пленку перед окном. Тут было много снимков людей, некоторых он, наверно, встречал в институте, но на негативе их трудно было узнать. Однако характерный негатив Хохловой, протянувшей руку с ключом, узнать было легко. Мазин свернул пленку. «Значит, возвратилась на круги своя…

А Коломийцева не было.

— Отец задерживается?

— Да вы у меня спросите! Я все про фотографии знаю, — просил Женька. Ему отчаянно хотелось пригодиться и загладить вину.

— Скажи-ка лучше, Федор Живых у вас часто бывал?

— Каких?

Игорь видел, что паренек не притворяется.

— Так звать человека — Живых. В Сибири такие фамилии бывают — Живых, Седых, Конопатых…

— И Конопатых? — засмеялся Женька.

— И Конопатых. Не бывал Живых у вас?

— Не знаю. Такую я фамилию не слыхал, — ответил мальчик огорченно.

— Возможно, Женя, ты его видел, но не знаешь фамилию. Я покажу тебе снимок, а ты вспомни, видел его или нет.

Игорь достал фотокарточку: