– Так, давай плащ сюда, и я пошел! – Мудрецкий завернулся в шуршащую зеленую оболочку и выскочил под проливной дождь. Одним движением вскочил на броню, вторым – скрылся в люке, третьим – высунулся из «БРДМ» и показал Резинкину кулак. – Почему люк за собой не закрыл?! Ну погоди, Резина, вылезу – порву!!!

– Ага, только сначала просохни, – хихикнул Витек, как только тяжелая крышка опустилась на предназначенное ей место.

– Ты чего это? – удивленно уставился на него Простаков.

– А ты сам прикинь – люк-то я открывал над командирским местом... Допер?

– Не-а, – честно признался Леха.

– Во-во, и он тоже не сразу, только когда уже на сиденье плюхнулся. Ну, люк открыт, дождик – сам видишь, сиденье – клеенка, да еще и продавлено малость. А ему на рации работать надо срочно, он и сел с размаху, не глядя. Как думаешь, много там натечь успело?

– Наряда на два точно. – Широкое сибирское лицо расплылось в ехидной ухмылке. – Так что выспись сегодня получше, завтра не получится. Слушай, а вообще-то прикольно, что мы сюда попали, точно? Будет о чем дома рассказать – все-таки на войну съездили!

– Вот погоди, обратно приедем, тогда и говори, – проворчал Резинкин. – Как оставят нас тут до самого дембеля... А потом кто-нибудь возьмет и приколется. И нас заодно приколет. Ну его на хрен, такое приключение, и без него будет чего вспомнить... Скажешь, нет?

– А чего такого вспоминать-то? – Леха задумался. Крепко задумался. Как всегда, этот процесс затянулся надолго...

В это время лейтенант Мудрецкий занимался одновременно двумя важными делами – укладывал на мокрое сиденье пятнистый бушлат, снятый со спинки водительского сиденья, и пытался настроить рацию. Старенькая рация хрипела из последних сил, иногда горестно подвывала, но соединять взвод спецсредств с командованием отказывалась напрочь.

– Сорок два полста один, Сорок два полста один, я Сорок два тридцать пять, прием. – Мудрецкий поплотнее прижал черные кожаные «пилюли» ларингофонов к шее. – Сорок два полста один, ответьте Сорок два тридцать пятому, прием...

Рация насмешливо заулюлюкала, потом раздался отчетливый и узнаваемый звук сливаемой в унитаз воды. В наушниках побулькало, потом помолчало минуту-другую и начало задумчиво насвистывать.

– Сорок два полста первый, Сорок два полста первый, отвечайте Сорок два тридцать пятому, прием...

Рация сердито зарычала и неожиданно откликнулась хриплым, смутно знакомым голосом:

– Задолбал ты, Сорок два тридцать пятый! Если так приспичило поговорить – мотай в комендатуру и по телефону позвони! Ну не слышат тебя, не слышат! Чего орешь-то, чего эфир засоряешь?

Мудрецкий от неожиданности подпрыгнул так, что крышка люка, встретившаяся с упакованной в шлемофон макушкой, зазвенела и чавкнула раскисшим уплотнителем.

– Я Сорок два тридцать пять, кто на связи?!

– Ага, не узнал! Богатым буду! – радостно хихикнули наушники. – Я Триста шестьдесят шестой, помнишь такого? Заходи, поговорим, тут как раз новостей пачка. Один черт: не докричишься до начальства – твою Сто двадцать третью и в Гудермесе не слыхать уже, а Полста первый сейчас в Ханкале. С московскими дружками водку пьянствует.

– А ты-то откуда знаешь? – изумился Юрий. – Что, в пачке новостей и эта есть?

– Есть, конечно. Приедешь, могу даже сказать, с кем именно. Три часа назад прилетели, а местные уже и звездочки на плечах пересчитали, и по должностям знают. Секретность у вас в армии, блин... Давай подваливай. Будем проводить профилактику терроризма, преступности и простудных заболеваний. В такой сырости они очень хорошо распространяются, так что надо срочные меры принять. У меня все снаряжение уже готово, но можешь и свое прихватить, чтобы никому мало не показалось. Как понял, Сорок два тридцать пять?

– Триста шестьдесят шестой, вас понял! Понял хорошо, жди! Сейчас подъеду! Конец связи! – Мудрецкий быстро вырубил рацию, приоткрыл люк и заорал: – Резинкин!!! Отдых отменяется – хватай Заботина, берите оружие и быстро сюда! Простаков! Я уезжаю, остаешься за старшего!

Юрий прислушался к топоту и мату, бурным потоком хлынувшему из двери. Вздохнул и покосился на баранку руля. В сотый раз прочел вырезанное на ней мрачное предупреждение: «Кто в жизни счастья не нашел, тот в химвойска служить пошел!» Кивнул, соглашаясь. От этого нехитрого движения что-то сдвинулось в голове, встало на место, и Мудрецкий припечатал вовремя пришедшую мысль звонким шлепком по лбу. Заначка! Пока Резинкин возится, заначку надо достать!

Хорошо, что «БРДМ» – машина тесная, это вам не какой-нибудь «Хаммер» Филиппа Киркорова: вагон размера и на две гайки смысла... Не-ет, наш родной армейский уют как-то ближе. И функциональнее. А всяческие прибамбасы... Ну есть там у него встроенный бар со всякими джинами и висками, и что? Чем мы хуже? Ничем. Юрий перегнулся через спинку сиденья, придирчиво оглядел висящий на борту серый ящик со странным для посторонних названием «АСП». Прислушался к происходящему за бортом броневика, не отметил ничего подозрительного и решительно открыл прибор. Пошарил в нем, извлек хищно булькнувший пластиковый пакет и удовлетворенно запихал подальше за пазуху. Захлопнул крышку. Шкафчик получился удобный, а главное – сразу не видно, есть ли там что-то постороннее. Знать нужно, где в нем искать...