Принц посмотрел на отца и улыбнулся — какой-то тусклой, недоброй улыбкой. От этой улыбки становилось страшно — смотря на эту улыбку, смотря на сына, что сидел перед ним — отец не видел в нем сына. Он видел перед собой чужого, недоброго человека.

— Ты все правильно сказал, отец — раздельно проговорил принц — Британия превыше всего. Здесь и сейчас я клянусь тебе, что ни словом, ни делом не наврежу престолу, не позволю себе ничего, что может быть превратно истолковано. Но я должен тебе так же сказать…

Принц остановился на секунду, чтобы глотнуть воздуха, потом продолжил.

— … ты должен знать, что я ненавижу тебя. Сначала ты убил маму, чтобы привести чужую женщину в дом. Потом ты убил женщину, которая была мне дороже всего на свете. У меня больше нет отца. Будь ты проклят.

Принц вскочил в седло, ударил сапогами по бокам лошади, пустив ее галопом по лесной тропинке. А принц Уэльский остался стоять на лесной поляне посреди национального парка, раздавленный и совершенно разбитый чувством вины, которое свалилось на него подобно груде гранитных валунов. Самое смешное было то, что он не был виновен в убийствах — ни в первом, ни во втором. Да только кто ж теперь ему поверит?

В отличие от Берлина, где мне сразу после прилета пришлось уходить от агентов гестапо — в Итальянском королевстве меня никто не ждал. Кроме разве что мешков с мусором — я глазам своим не поверил, когда увидел эти синие, набитые мусором и не лучшим образом пахнущие мешки, выложенные вдоль стен, как мешки с песком.

Из Швейцарии в Рим летал не Юнкерс, а Дорнье, причем старый и турбовинтовой. Поспать, как обычно — мне не удалось, что не лучшим образом сказалось на моем настроении. Люди, которые летели сюда — тоже не выглядели особенно радостно, в основном это были те же итальянцы, возвращающиеся из Швейцарии. Скорее они выглядели настороженными, и немудрено — в Италии были слишком высокие налоги и деньги от них укрывались обычно в Швейцарии.

В аэропорту было жарко, система кондиционирования то ли не работала, то ли работала не на полную мощность. Вдобавок — как раз перед нами приняли два рейса, в том числе и берлинский — поэтому перед таможней скопилась людская пробка. Таможенники, судя по их виду, не очень-то и старались пропустить людей побыстрее, работали как сонные мухи.

Я украдкой огляделся по сторонам — но не увидел никого подозрительного, кроме двоих, в светло-серой форме и с пистолетами — пулеметами Beretta-12, они внимательно наблюдали за толпой. Это не полиция, а Guardia di Finanza, ведомство с опасно широкими полномочиями, занимающееся контролем за сбором налогов, борьбой с незаконным предпринимательством, контрабандой, в том числе и наркотиков, борьбой с мафией, охраной свидетелей, которые в Италии долго не живут, борьбой с терроризмом и много еще чем. Если они наблюдают за прилетевшими из Швейцарии подданными — могли бы делать это понезаметнее.

Слово sciopero, которое раздраженно произнес стоящий передо мной римлянин, объяснило весь бардак в аэропорту — забастовка! Любимое дело итальянцев, бастуют тут много и часто, Итальянское королевство обогатило мировую практику забастовок термином "итальянская забастовка" — это когда рабочие максимально скрупулезно исполняют требования должностных инструкций и в результате работа или идет еле-еле, или вообще встает намертво. Мешки с мусором — значит, бастуют мусорщики, наверняка и все коммунальные рабочие в придачу. Служащий таможни — вероятно, у него итальянская забастовка, иначе бы он пошевеливался, а не спал на рабочем месте. Оставалось надеяться только на то, что таксисты не бастуют. Если придется брать машину напрокат — свихнешься, по Риму нормально могут ездить только римляне.

Когда я дошел, наконец, до служащего таможни — он вопросительно посмотрел на меня, не открывая паспорта.

— Из Германии? — здесь никогда не сказали бы "Священная Римская Империя", это словосочетание бесило итальянцев, поскольку напоминало им о том, что они свою империю успешно про….ли.

— Нет, из Швейцарии. Но я подданный Его Императорского Величества Кайзера — гордо сказал я, смотря на наследника великих римских традиций с легким презрением, как и подобает смотреть немцу на итальянца.

Таможенник листанул мой паспорт.

— Ваше имя, синьор? — спросил он, хотя имя мое он прекрасно видел на паспорте, украшенном черным орлом.

— Герр Юлиус Бааде. Нельзя ли немного побыстрее, mein freund?

Итальянец не обратил на мои слова ни малейшего внимания.

— Вы везете с собой что-либо, подлежащее обложению пошлиной?

— У меня нет ни одного места багажа.

— Как долго вы намерены пробыть в Риме?

— Два дня.

Русский сказал бы "несколько дней" — но немец никогда так не скажет. Надо уметь перевоплощаться.

— Вы намерены остановиться в отеле?

— Нет, в пансионате. Надеюсь, у вас таксисты не бастуют?

Почувствовав мое раздражение, итальянский таможенник решил не испытывать его больше — тем более что немцев здесь побаивались еще со времен Рима. Шлеп — и на паспорт герра Юлиуса Бааде ложится черная, прямоугольная въездная виза [2] . Шлеп — и поверх ее украшает затейливая печать Итальянского королевства.

— Приятного пребывания в Италии, герр Бааде.