Разместили нас по баракам. Началась новая лагерная жизнь и новые «зрелища», как суки обрабатывают воров:

— изобьют вора до потери сознания, обольют холодной водой, снова изобьют и спрашивают: «Ты принимаешь нашу веру?»

— используют в «задний проход»,

— заставляют целовать член и т. д. и т. п.

Так добиваются своего, и после такой «обработки» в туалет нельзя зайти — все в крови.

По прибытии пошли на работу на обогатительную фабрику № 418. Там руда, привезенная из шахт из-под Верхоянска, обогащалась и перерабатывалась в порошок, который отправляли на материк. За работу платили гроши, да и те, отбирали «шестерки» (подручные у главарей сук) прямо у кассы. Этот грабеж продолжался до самой смерти Сталина.

И тут мужики сплотились и не стали давать сукам ничего. Те стали возмущаться и избивать некоторых мужиков. Но суки жили в отдельном бараке, и мужики ночью напали на барак сук и учинили побоище. Были убитые и раненые с обеих сторон. Лагерное начальство не могло скрыть бунта и сообщило о нем в Якутск в управление лагерей. Оттуда прибыла комиссия. После разборки построили весь лагерь, выявили главарей сук и приказали отправить их в Верхоянск на шахты, а семь человек, куда попал и я, в изолятор — как главарей мужиков.

Среди главарей сук были и такие, что на коленях просили простить их, обещая больше не нарушать лагерный режим. Мы же просидели в изоляторе, пока комиссия не разобралась окончательно, чем был вызван этот бунт.

Недаром говорят: «Выйти замуж — не напасть, как бы замужем не пропасть». Так у меня и получилось. Встретились случайно. Наслушалась о его трудной судьбе, созвучной с моей. Ведь я перенесла блокаду Ленинграда и знаю, что такое голод. И стали мы с 6 декабря 1946 года мужем и женой без всякой регистрации, так как у него тогда не было никаких документов для этого. Было страшно трудно материально. Страшно!

Когда же директор школы узнал, за кого я вышла замуж, начались адские муки: на уроки стали ходить и директор, и завуч. Однажды завуч в учительской в присутствии других учителей высказалась: «Я б не носила в своей утробе плод фашистский». Директор же стал вызывать комиссии одну за другой, чтобы проверяли, не отражается ли моя связь с «врагом народа» на результатах учебы. Поддержки со стороны коллектива учителей — никакой. В конце учебного года директор заявил: «Не разойдетесь — не допущу Вас к работе с нового учебного года».

Муж от кого-то узнал, что им разрешено иметь документы, но их не дают. Он обратился к военкому, который сказал: «Таким, как вы, положено иметь военный билет». По нему мы и зарегистрировались.

В августе родился сын. Приехала сестра мужа. Теперь я могла работать и решила поехать в Гороно. К моему удивлению, дают направление в мужскую школу. Представляете мою радость! Чудо, мне не верится. Домой летела, не помня себя! Но радость пропала, когда муж спросил: «А вдруг директор после беседы откажется от тебя?» Поплакала, ночь не спала, на следующий день поехала.

Мужская школа в другом районе Кемерово. Здание очень большое. Захожу в вестибюль. Вижу, с левого крыла идет военный. Приблизился. «Я к Вам», — и подала ему направление. Он прочитал и спросил: «А почему Вы решили, что я директор?» «Интуиция», — ответила я. «Это неплохая черта. Приходите завтра пораньше, чтобы нам все обговорить до начала уроков. Я позвоню завучу, чтобы и она пришла пораньше». И взглянул на меня. Увидев слезы, спросил: «В чем дело?» Я была вынуждена все рассказать. «Не бойтесь. Только работайте, как надо учителю, а все остальное возьмем на себя. Коллектив у нас отличный. Одинокой не будете. Не волнуйтесь. До завтра».

Опять не спала всю ночь. «Что день грядущий мне готовит?» Утром являюсь в школу. Встреча чудесная. К восьми часам все учителя пришли на работу.

Директор и завуч со мной зашли в учительскую. Завуч меня представляет. Все учителя заулыбались, а одна (по истории) сказала: «Наконец-то, муки наши кончились». И вот почему: один из преподавателей уволился, и четыре пятых класса остались без него.

Я приступила к работе. Любовь к детям, знание предмета и строгость нравились ученикам, и на уроках дисциплина была отличная. Но мое счастье недолгим было. Однажды директор просит меня задержаться и зайти к нему после занятий. Захожу. Вижу, что директор и завуч чем-то обеспокоены.

Директор сообщает, что на нескольких моих уроках будет комиссия, и успокаивает: «Не бойтесь. Только дайте уроки так, как всегда даете. На комиссию даже не смотрите. На уроках я буду сам, и мне решать об их качестве. Ведь мне работать, а не им».

Комиссия была на уроках только два дня. Директор и завуч доказали комиссии, что у меня уроки лучше, когда никакой проверки нет. Когда коллектив учителей узнал, чем вызвана эта проверка, то каждый преподаватель старался меня успокоить и обрадовать тем, что они возмущены подобной практикой и поддерживают директора и завуча.