Шрифт:
Нет, не хихикала. Но зато как-то ловко и умело отворачивала лицо, зрачков не углядеть.
– Молодец! Классно выглядишь! – похвалила Алена и вдруг, засмеявшись, тоже подхватилась: – Приму-ка и я свежей струи!
А я всё недоумевал: где же оно, если не на Даше… и если в ванной комнате я тоже ничего не нашел?
Сестра Алена, направляясь душ, словно бы на меня наткнулась. Только-только вроде заметила… И спросила с улыбкой – а это, мол, кто такой? И откуда? – на что я, неожиданно для себя, этак по-домашнему ворчнул в ее сторону. Глухо, но ворчнул:
– Птичка.
Ничуть не меняясь, с той же улыбкой на красивом лице она переспросила Дашу:
– Откуда этот старый филин?
2
– Ты почему вырубился – почему смолк, дед? Ты же влюбленный… Не расспрашиваешь, не интересуешься женщиной. Нехорошо. Некрасиво!.. А ты давно трахался? Скажи честно. Давно ли? Сколько лет назад? Я же должна знать. – И засмеялась. – Или ты уже не помнишь?
– Я помню.
Машина шла быстро, лихо.
– А хотел бы ты быть… м-м… м-м… сутенером, дед?
Я тоже засмеялся:
– Конечно.
– Трахался бы вволю. С любой и разной… И денег бы внавал, а?
– Деньги бы не помешали.
Ей нравился такой треп. (Эти их нынешние, девичьи, манеры!)
– Молодец, дед… Я ведь только любопытствую. Люблю поспрашивать…
Ей бы не спрашивать, а рулить. Дорога вся в колдобинах, в ямах – машина рычала, мы прыгали и скакали… А Даша, знай, наращивала скорость.
– Что там? – Я напрягся.
– Не бойсь, не бойсь!
Прямо на пути (проезжали Осиновку) вырос громадный битый стол… И сразу под колесами… Два выброшенных стула. Даша так рванула руль, что я приложился виском.
– Держись, дед, – если уж сел!
Она еще и засмеялась:
– А тебя дрючили в зад?
Я даже крякнул:
– Бог миловал.
Она еще заливистее. Ну, смех! Смех ее разбирает:
– Разок-другой?.. Неужели не дрючили, дед?
– Нет.
– Везучий ты.
Это чтобы сбить мужика с колеи. Ну и для понта. Кр-рутая. (Я, мол, все про вас, в брюках, знаю.)
– Значит, ничего занятного с тобой не было – а, дед?.. Или лучше тебя называть Петр Петрович?
– Как угодно.
– Ты, дед, конечно, мудак… Почему?.. Да это же видно сразу.
Просто болтает. Я особо и не слушал. Это для нее всякие словечки еще горячи, еще обжигают.
– Но хоть какой-то завлекательный опыт у тебя есть?
– Не. Я отсталый.
– Ну да, я слышала: у тебя всё только лунная ночь… Луна, луна!..
При этом Даша все прибавляла по колдобам. Тряска доставала меня куда больше, чем ее треп. Желудок взмывал вверх. И урчал… Я тихо молил – скорей бы шоссе.
– А зачем в постели луна, дед?
Я не ответил. Она засмеялась:
– Де-еед! Зачем?.. Зачем луна, спрашиваю.
– С луной легче.
– Почему?
– Не знаю… Я отсталый. Я, Даша, дремучий. Я где-то на уровне дедушки Фрейда.
– Это как?
Она чуть тормознула. И переспросила:
– При чем здесь Фрейд?
– Ну-у, это… Это – чтоб лунный свет… Чтобы постель. И чтобы все красиво. – Я вдруг засмеялся. – Это чтобы в постели ты не показалась мне моей дочкой.
– Дочкой?
– Ну да.
– Только и всего!.. Фи! Над твоим Фрейдом скоро будут смеяться.
– Почему?
– Груб… В новом веке над ним будут потешаться. По полной программе!.. Как мы потешаемся, когда лечат кровопусканием.
Какие, однако, мы умные!..
Конечно, я мог ощетиниться. Так запросто, меня мудаком… Болтунья! Но с другой стороны…
– Держись крепче… Сейчас тряхнет!
Но с другой стороны, кем я вижусь ей после моей ночной лунной атаки?
– Как теперь, дед, дорога – нормалёк?
С таким трудом мы (мое поколение) пробились в свободу языка. С таким скрежетом!.. С таким запозданием… А ей – нормалёк. А ей – всё задаром… да она же наследует нам! – вдруг дошло до меня.
Но на колдобах ей бы лучше не газовать.
В каких-то ста метрах от шоссе заминка – объезд из-за ремонта. Резко рванув руль влево (меня опять бросило), Даша рассказывает анекдот о Чапаеве – о том, как знаменитый Василий Иваныч написал наконец свои мемуары. Воспоминания о войне. Первая фраза далась рубаке с трудом: «Я вскочил на коня, пришпорил и отправился в штаб дивизии, не зная зачем…»