— Все равно, я считаю себя обязанным задать этот вопрос.

— Обязанным перед кем? Вы же говорили, что никого не представляете.

— Прежде всего, перед собой, а также перед теми деятелями культуры, кто не забывает о своем долге. Я поражен, что вы прежде всего не выяснили происхождение картины.

Под серебряными висками Хорэна зарделись пятна румянца.

— Наверное, вы не представляете себе, мистер Флетчер, сколь обыденна данная ситуация. Искусство — международный язык. И международная валюта. И рынок произведений искусства по своей природе международный. Он не может признать юрисдикции, национальных границ. А государства все более суют свой нос в вопросы, выходящие за пределы их компетенции. Люди должны настаивать на невмешательстве в их личные дела, особенно, когда речь идет об эстетике.

— Да, конечно.

— Вы, я уверен, помните о потоке произведений искусства, хлынувшем из Британии в конце 1975 года в результате невероятных ошибок лейбористского правительства. Вы, полагаю, встали бы на сторону их владельцев?

— Во всяком случае, мне понятны их мотивы.

— Вполне возможно, хотя и не обязательно, что «Вино, скрипка, мадемуазель» попала к мистеру Коуни из Британии.

— Возможно, что и нет. В любом случае, мистер Хорэн, я должен обезопасить себя.

— Мой дорогой мистер Флетчер! Вы защищены. Полностью защищены. Вы же не новичок в этом деле. После дополнительного осмотра я без малейшего колебания подтвержу подлинность картины. Если вам нужно второе подтверждение, или даже третье, это можно устроить в течение нескольких дней, а то и часов.

— Очень хорошо.

— Вы купите картину через Галерею Хорэна в Бостоне, с соответствующими документами. У меня безупречная репутация и мои решения никогда не оспаривались. Если кто-то и спросит меня, в чем я сильно сомневаюсь, я без малейшего колебания скажу, что продавец картины мистер Коуни из Далласа, штат Техас. Если спросят его…

— …он ответит, что приобрел картину в далеком прошлом у уважаемого торговца в Швейцарии, — закончил фразу Флетч. — А уважаемый торговец, если Коуни и вспомнит-таки его фамилию, откажется подтвердить факт продажи, на что имеет полное право, будучи гражданином Швейцарии.

— Благослови, Боже, швейцарцев. У них еще осталось какое-то понятие о неприкосновенности личной жизни граждан, хотя и там оно начинает размываться.

— Все это я понимаю, мистер Хорэн.

— Тем не менее, я уверен, что никто не оспорит ваше право на картину после ее покупки.

— И все-таки я хочу получить точный ответ на мой вопрос. Я хочу знать, где мистер Коуни приобрел картину, пусть даже он не сможет представить какой-либо документ.

— Вы, конечно, правы, мистер Флетчер. Мы должны задать этот вопрос. Но одновременно я должен назвать мистеру Коуни вашу цену.

Хорэн зашел за стол, чтобы взять телефонную трубку. Флетч едва расслышал приглушенный звонок.

— Слушаю. Да, это мистер Хорэн… Кто хочет со мной говорить?.. Нет, нет… Не желаю я говорить с Чикаго… Это третий звонок за сегодняшнее утро из «Чикаго трибюн»… Я уже говорил, что все это чушь… Как ваша фамилия?.. Мистер Поток?.. Мне уже звонили два ваших репортера, мистер Поток. Сколько раз я должен повторять одно и то же?.. Я не дарю и не собираюсь дарить картину чикагскому музею… Что значит, какую картину я не собираюсь дарить? Мой Бог… Понятия не имею, почему об этом написала бостонская газета. Наверное, это «Стар». Я не читал заметку. Держу пари, написал ее их идиот-критик Чарльз Уэйнрайт, который вечно все путает… Послушайте, мистер Поток, я не дарю картину чикагскому музею. Я никогда не собирался дарить картину чикагскому музею… Что вы хотите этим сказать? Я ничего не имею против чикагского музея… Мистер Поток, мое терпение лопается. Заметка эта — чистая ложь. Пожалуйста, больше мне не звоните.

Хорэн положил трубку и вышел из-за стола.

— Какая-то бестолковая бостонская газета написала, что я собираюсь подарить картину чикагскому музею, — Хорэн покачал головой. — Абсолютное вранье. И откуда они только такое берут?

— Пресса у нас непредсказуема, — посочувствовал Флетч.

— Мы обсуждали цену.

Флетч встал, помня, что пришел без пальто.

— Да. Обсуждали. Я думаю, мы можем предложить мистеру Коуни двести семьдесят пять тысяч долларов.

Хорэн аж отпрянул назад, словно ему отвесили оплеуху.

— Едва ли он согласится.

— Я знаю. И, разумеется, готов заплатить больше. Но скажите мистеру Коуни, что меня очень беспокоит происхождение этой картины.

— Я сомневаюсь, что он продолжит переговоры, получив такое предложение.

— Возможно, продолжит. Посмотрим.

— Кто там?

— Большой, подгнивший гранат.

Часы показывали половину двенадцатого утра. По пути из галереи Флетчу пришлось завернуть к магазину хозяйственных товаров. Там он купил отвертку, клещи и маленькую банку машинного масла. Все покупки он оставил в фургоне.

Поставив его в гараж на Речной улице, Флетч вернулся домой черным ходом. Разумеется, он забыл, что по субботам в квартиру приходит миссис Сэйер. Дверь она, естественно, заперла.

— Уходите, — крикнула миссис Сэйер через дверь. По субботам мусор не забирают.

— Это я, мистер Флетч. Пожалуйста, откройте, миссис Сэйер.

— Что вы там делаете?

Она сдвинула оба засова, открыла дверь.

— Вы только посмотрите на себя! Прошляться всю ночь! И где ваше пальто? Вы насквозь промокли.