Иней серебрил колючую проволоку. Ветер пронзительно завывал в трубах зоновской котельной. Зэковские прохоря печально поскрипывали на мерзлом плацу. Черный ворон сидел на высоченном заборе, словно знак беды.

Ближе к ночи один из арестантов попросился к ментам на переговоры – мол, имею сообщить нечто важное. Подполковник Киселев, еще не разжалованный и не отданный под суд, сразу же понял, что имеется в виду. Авторитетным уркаганам совершенно не хотелось гнобить свое здоровье на морозе из-за «шерстяного» Чалого и «козла» Малины. Видимо, оставшиеся в живых блатные выслали к нему гонца с неким компромиссным решением…

Усадив арестанта в теплом вагончике, подполковник собственноручно заварил ему чифиря и, подумав, даже налил стакан неразведенного спирта. После чего изготовился слушать.

– Короче, мент, есть такое предложение от очень авторитетных людей, – произнес гонец, осторожно дуя на обжигающий чифир. – Те дешевки позорные, конечно же, сбежали во время бунта. Мы это точно знаем.

– Откуда? – мгновенно воткнулся вопрос.

– От верблюда… – ощерил прочифиренные зубы уркаган. – Давай так: ты не задаешь мне лишних вопросов, а слушаешь и решаешь, надо оно тебе или нет.

– Вы, урки, просто цену себе набиваете, – недобро предположил Киселев. – На голый понт берете. Если твои авторитетные люди действительно знали, что те уроды сбежали, почему не сказали сразу? Или на плацу мерзнуть понравилось?

– Ну, у нас не прокуратура, у нас все по-честному, – последовало возражение. – Не только мы, но и многие люди заметили, когда они с зоны рванули. Сперва Чалый, а потом и тот чмошник запомоенный, из «козлятника»… Малина, кажется. Когда бульдозер на вышки пошел и пролом сделал. Люди даже видели, как по ним с вышек стреляли. Не веришь – опроси тех, кто тогда дежурил, тебе точно скажут. Но уйти далеко те гондоны не смогут по-любому. Тайга вокруг, сам понимаешь. Ближайший поселок отсюда – Февральск. Больше им идти некуда, не в тайге же сидеть до лета! Так что их надо по-любому только там искать. Или в Февральске, или в окрестностях. А потому давай так: мы засылаем «коней» в поселок, одному очень уважаемому человеку, который Февральск и держит в руках. Он находит и сдает Чалого с Малиной. Или живых… или мертвых. Тебе, как я понял, это уже без разницы, только бы их тушки начальству предъявить. Идет?

– А авторитеты твои… что за это хотят? – недоверчиво прищурился Киселев.

– Совсем немного, гражданин начальник! Куда меньше, чем сбежавшие уроды в натуре стоят.

– Да не темни ты, а говори конкретно! Мол, товарищ подполковник, мы за тех беглецов хотим того, того и того…

Посланец братвы ответил не сразу. Отхлебнул неразведенного спирта, издевательски неторопливо прополоскал им рот, проглотил, затем хлебнул горячего чифиря… Без разрешения взял дорогую сигарету из подполковничьей пачки, закурил и, наслаждаясь своей решающей ролью в судьбе Киселева, наконец промолвил:

– По бунту ведь скоро типа как суд будет, правда? Так вот, на этом суде не должны называться одни очень авторитетные люди. А эти авторитетные люди, в свою очередь, будут тебя отмазывать. Понял, куда я веду?

Поразмыслив, подполковник Федеральной Службы исполнения наказаний пришел к выводу, что теперь ему лучше всего согласиться. Ведь это было то самое предложение, от которого невозможно отказаться.

Суд по резонансному бунту, конечно же, был неизбежен. И отвечать за все пришлось бы ему, начальнику ИТУ. Побег двух арестантов стал бы для обвиняемого Киселева отягчающим обстоятельством. А их поимка – обстоятельством смягчающим. А уж если авторитетные люди клятвенно обещали не только отыскать беглецов и сдать, но и попытаться выгородить самого «хозяина» на процессе – грех было таким предложением не воспользоваться!

Примерно в то самое время, когда Таня Дробязко и Миша Каратаев сидели за праздничным столом, а опальный подполковник Киселев прикидывал все плюсы и минусы предложений братвы, Чалый с Малиной со вкусом отдыхали в бесхозном вагончике.

Такого импровизированного жилья было на окраине поселка немало. Несмотря на непрезентабельный вид и относительно небольшие размеры, вагончики эти пользовались в Февральске популярностью не меньшей, чем обычные жилые дома. Там было тепло и уютно даже самой лютой зимой. Все поселковые вагончики были щедро утеплены стекловатой и пенопластом. Небольшие окна отсвечивали двойными рамами, нередко из толстого оргстекла; ворованным оргстеклом приторговывали военные из вертолетной части. А главное, за такое жилье не надо было платить: ведь вагончики не относились к жилому фонду, числясь «транспортом, временно приспособленным под жилье». За электричество, как правило, тоже не платили: его воровали специальными «закидухами» – импровизированными тройниками на длинных проводах, напоминающими пиратские абордажные крюки, которые забрасывались на электрические провода.

Именно один из таких вагончиков и приглянулся беглецам с зоны. Судя по всему, жильцы покинули его совсем недавно – внутри еще осталась кое-какая мебель. Интерьер еще не был загажен бомжами, на кухне даже отыскалась кое-какая посуда. А самое главное – входная дверь надежно закрывалась изнутри. Осмотревшись, Чалый с Малиной решили остановиться тут на несколько дней; ведь это жилье стояло на отшибе, среди нескольких десятков точно таких же брошенных вагончиков. Да и никаких прохожих в этом полузаброшенном, засыпанном снегом районе не наблюдалось.

Везение не оставило недавних арестантов и на этот раз. Среди брошенных пожитков, весьма полезных для временной жизни, отыскался даже старенький масляный обогреватель. Электричество также еще наличествовало. Тщательно забив окна тряпьем, чтобы свет не проникал наружу, беглецы расположились на продавленном диване и принялись ужинать ворованной тушенкой, запивая ее ворованной же водкой.

Проголодавшийся Чалый ел жадно, дергая небритым кадыком. Он то и дело прикладывался к водочной бутылке, вливая в себя по полстакана, а затем снова вгрызался в еду как собака – желваки комьями прыгали за ушами.