– А я тебе говорил – не бзди! – самодовольно хмыкнул он спутнику. – Со мной не пропадешь. Десять минут работы – и гуляй, рванина! Давай, давай, тушенку бери и чернушку, пока я добрый… На, и водяры хлобысни!..

– За один день – целых три жмура, – с драматичным надрывом вздохнул Витек. – Водила тот на трассе, две этих торгашки… Зачем?

– Чмошник ты, Малина, – от обилия выпитого и съеденного, а также от тепла и ощущения временной безопасности Чалый заметно разнежился. – Чмошником родился, чмошником и подохнешь. Ты чего, в натуре, не въезжаешь? Если менты нами конкретно займутся – брать живыми нас никто не будет. Завалят как кабанов и напишут потом, что «застрелены при попытке вооруженного сопротивления». Так что теперь уже и без разницы – три жмура или тридцать три. А бабы те, в «Культтоварах», потом смогли бы нас с тобой опознать. К тому же это они первые на меня напали, так что я тут не при делах. Ну, типа как самооборона.

– Не трахал бы ту молодую – все бы обошлось! – с чувством напомнил Малинин. – Зачем вообще с ней связался? «Петухов» на зоне было мало?

– Как это зачем? Для удовольствия! – воскликнул Астафьев. – Кстати, а ты почему не захотел? Я бы ту Ленку попридержал, если что… Да и держать ее уже не надо было: отрубилась после удара.

– Я люблю, когда по согласию, – застенчиво произнес Малина.

– Романтик, бля. Такие, как ты, только и умеют, что в сортирах дрочить. Ты там стихов случайно не сочиняешь? Нет? Тогда наливай! А насчет «петухов»… Знаешь что, Малина: останься ты на зоне, хоть в пацанском отряде, хоть в козлячьем – тебя бы там рано или поздно отпетушили. А знаешь почему?

Витек отложил надкусанный бутерброд с тушенкой и быстро-быстро заморгал.

– Почему, Кеша?

– Потому что правильных понятий не уважаешь. Которые люди, куда умней и авторитетней тебя, для жизни определили. Так что не будешь меня слушаться – все, готовь вазелин! – коротко хохотнул Чалый и, наслаждаясь собственной властью над беззащитным чмошником, высек сурово: – Сейчас я для тебя – царь, бог и хозяин твоей жизни. Все понял?

Беседа на какое-то время стихла. Чалый, жадно урча и чавкая, жрал уже третью банку тушенки, а Малина, как человек относительно интеллигентный, намазывал ее на хлеб и старался есть по возможности беззвучно.

Наконец насытившись, Астафьев откинулся на спинку дивана и довольно смежил веки, явно готовясь отвалиться и заснуть.

– Чалый… – осторожным шепотом произнес Малинин.

– Чего? – вяло отреагировал тот.

– Слушай… Базар к тебе есть.

– Ну, базарь…

– Я вот что думаю. Не век же нам тут кочумарить, в этом вагончике.

– А я тебя пока не выгоняю, – равнодушно отрыгнулся Астафьев. – И сам отсюда уходить не собираюсь. Тебе что – плохо? Тепло, сухо, бухло и хавчик. Ментов нету, на промку никто не гоняет и мозги никто не компостирует нравоучениями «на свободу с чистой совестью». Или опять на зону захотелось, в свой «козлячий» отряд? Так возвращайся, держать не стану. Еще и чернушки на дорогу дам.

Малинин нервно заморгал.

– Так мы что – всю жизнь в этом вагончике будем? А что завтра?

– Завтра еще не наступило, – отмахнулся уркаган.

– Но ведь готовиться к нему по-любому надо!

– Чмошник ты, Малина, – безо всякого выражения повторил Астафьев. – Чмошник и есть, потому что не понимаешь, что жить надо сегодняшним днем.

– Ну нельзя же так! – заныл Витек. – Мы ведь люди, а не какие-то там животные. А человек от животного тем и отличается, что всегда думает о том, что его ждет в ближайшем будущем, и потому…

– Да заткнись ты, телигент хренов! – раздраженно возвысил голос рецидивист. – Все я и без тебя знаю. Ты че, за лоха меня держишь, да? Философ? Лекции вздумал читать? Думаешь, один ты тут такой умный?

– Я же по-хорошему… – почти обиделся Малинин. – Не только за себя, но и за тебя волнуюсь. Забочусь, типа того…

– Слышь, у тебя мама есть?

– Есть.

– Вот о ней и заботься.

– Ну, мы ведь теперь типа как кореша, подельники… – не сдавался Витек.

– Это ты мне кореш? Да я тебе сейчас, подельник, очко на немецкий крест порву! – окончательно вызверился Чалый.

Он резко поднялся, выхватил из сапога заточку, с показательной агрессией замахнулся на Витька… Костяшки на руке Астафьева белели и надувались, раздувались скважины ноздрей, и в глазах явственно читалась жажда мгновенного убийства.

Малина панически прикрыл голову руками, ожидая самого страшного. Однако самого страшного не произошло. Насладившись эффектом, недавний «шерстяной» небрежно сунул заточку в сапог, поискал глазами на полу, обнаружил недопитую бутылку водки и припал к горлышку. Небритый кадык ритмично заходил над засаленным воротником телогрейки, по подбородку и шее потекли мутные потеки.

– Зассал? – по-привычке занюхивая рукавом, произнес внезапно подобревший Чалый и щедрым жестом протянул бутыль собеседнику. – Бухни и ты, чмошник! Глотай, пока я добрый.

Витек недоверчиво взял бутыль.

– Спасибо…

– А знаешь, за что надо выпить?

– Ну, за нас, наверное… За твой фарт!

– Правильно. А еще за что?

Малинин взглянул на собеседника с явным недоумением.

– Не знаю… А за что?

– Ну ты и тупой! За чистое и безоблачное небо пей! – выразительно произнес уркаган и посмотрел на Малину искоса. – Тебе ведь нравится чистое небо над головой… Правда?