Шрифт:
Прикрыв первый мешок, подсел ко второму, к третьему…
– Ну, что там, Евгений Арнольдович? – донеслось из коридора.
– Местное кладбище, – выходя из помещения, сказал я Маринину.
Оставалась единственная дверь – последняя в темном тупичке.
Почему-то она или, точнее, то, что за ней находится, вызывало наибольшее беспокойство. Приложив ухо к холодному металлу, я как будто слышал негромкие звуки…
Молодой напарник по-прежнему сидел под стеной и целился автоматом туда, откуда мы притопали. Я положил фонарь на пол и, держа наготове оружие, сделал первый шаг к последней двери.
И вдруг что-то заставило меня остановиться.
Указательный палец невольно прижался к спусковому крючку, когда я понял, что стальная дверь, не дожидаясь моих усилий, сама подается навстречу. После секундного замешательства я снова прижался к дальней стене и сделал знак Маринину: «Замри!»
Дверь медленно поворачивалась без малейшего скрипа.
Наши нервы были напряжены до предела. Мы в упор смотрели на расширяющуюся темную щель…
Лично я ожидал увидеть кого угодно: толпу вооруженных престарелых фрицев с перекошенными от злости рожами, заспанного часового и даже уродливого монстра, похожего на гигантскую землеройку. Но то, что открывалось нашему взору, – буквально повергло в легкий шок.
Из темного помещения в коридор вышел высокий седобородый старец. Обрамленное белыми волосами лицо было неестественно приподнято, словно его обладатель вслушивался в каждый шорох. На худом теле запачканное брезентовое рубище, в левой руке пара солдатских котелков, доверху наполненных какой-то дрянью, в правой – палка. Но более всего поражали глаза. Точнее, их отсутствие – пустые глазницы, чернеющие под кустистыми белыми бровями.
Выйдя и затворив за собой дверь, старик безошибочно определил нужное направление и, постукивая своим посохом, зашаркал по каменному полу в сторону искусственного водоема.
Мы безмолвно проводили тощую и слегка сутулую фигуру…
Не сдержав эмоций, Маринин вскочил и, вытянув руку, собрался поделиться впечатлением, но я зажал его рот и кивнул на старика.
Отойдя шагов на тридцать, он остановился посреди коридора, седая голова повернулась вбок…
– Запомни, – шепнул я в самое ухо старлея, – у слепых людей великолепно развит слух. Усек?
Тот трижды кивнул. А пространство коридора вновь наполнилось звуками тяжелых шаркающих шагов и однообразным постукиванием палки…
Глава седьмая
Сразу после завтрака состоялось назначенное построение моряков, трех врачей и парочки оставшихся в живых инженеров. Ради торжественного момента над правым причалом горели все лампы, а тротуар блестел после тщательной уборки.
Мор встал перед строем. Окинув взглядом пожилых, старых, а подчас и совсем дряхлых мужчин, он на мгновение задумался…
В начале сороковых Гитлер обмолвился: «У меня есть реакционная армия, национал-социалистические военно-воздушные силы и христианский флот». Тогда он удивительно точно подметил настрой и черты основных родов войск. А сейчас в этих людях – оборванных, полуголодных, обросших и дурно пахнущих – не осталось ничего христианского. Более того, вот уже много лет их существование в подскальной базе было подчинено простым животным инстинктам: хорошо и вкусно питаться, чтобы выжить и проснуться через шесть лет, а проснуться для того, чтобы снова искать вкусную пищу.
Мор начал говорить о нехватке продуктов, о необходимости пополнить складские запасы, о готовности экипажа и подлодки к очередному походу…
Толпа была счастлива услышать от легендарного командира, пустившего на дно не один десяток судов, известие о скором выходе в море. Отовсюду неслись одобрительные выкрики.
– Итак, ровно через полчаса подлодка U-3519 покинет базу и отправится на свободную охоту, – громко говорил Мор. – Сколько она продлится, мне неизвестно. Но я абсолютно уверен в одном: мы будем охотиться до тех пор, пока не улыбнется удача. И мы обязательно вернемся сюда с хорошей добычей!..
Последние слова потонули в овациях.
Стоявший на правом фланге Нойманн улыбнулся: кажется, у людей появилась надежда сытно прожить последние дни перед очередным шестилетним небытием. Да, будущее здесь оценивалось не годами, а короткими промежутками в несколько недель. Максимум – в два-три месяца.
Закончив пламенную речь, Мор скомандовал экипажу забрать личные вещи и занять места в подлодке согласно штатному расписанию. Матросы и унтер-офицеры потянулись к сходням, офицеры поднимались на борт последними.