Шрифт:
– Да, больница… И дорого, наверно?
– Недешево.
– Я посоветуюсь с врачом.
И Коля то же самое говорит: выписывайся. Скучает.
Но как Лиля будет теперь без Ады? Если бы она согласилась ее навещать дома, тогда хоть завтра выписаться можно, хоть сегодня. Как ей об этом сказать? Предложить денег? А почему бы и нет? И Лиля, переборов себя, завела этот разговор:
– Ада, а что если я попрошу приходить ко мне? Хотя бы через день? Ты для меня – лучшее лекарство, – Лиля старалась говорить с льстивой интонацией больного человека, а не любящей женщины. – Не бесплатно, конечно. Я понимаю, этим другой персонал занимается, не такого ранга.
Ада ответила:
– Лиля, нет проблем, я буду заходить. Но не через день. И без всяких денег, конечно. Раз-два в неделю – обещаю. Я к тебе привыкла.
И тут Лиля поняла, что она сказала ей это – как пациентке. По-доброму, участливо, дружески, но все-таки как пациентке. Не было никаких особых отношений. Просто Ада одинока, у нее есть время, вот и заходит к Лиле поболтать. Но одно дело – по месту работы (то есть тому месту, которое Ада любит больше всего), другое – куда-то ехать, идти, сидеть в чужой квартире, томиться необходимостью говорить, посматривать на часы, думать о клинике… Сначала будет приходить раз-два в неделю, потом раз в две недели, потом исчезнет навсегда. Если только Лиля опять не вернется в клинику с ухудшением.
Ухудшение началось в ту же ночь – начались страшные боли, потом слабость, потом был сердечный приступ, и два дня подряд у Лили было что-то вроде каскада симптомов и синдромов, с ней постоянно возились, ставили капельницы, Ада заглядывала, но Лиля почти не обращала на нее внимания, показывая этим, что ей ни до чего, она вся опять – в своей болезни.
Бедой была и любовь Яны. Она поняла это после того, как однажды вечером, блуждая, как обычно, в Интернете, вдруг набрала в поисковике слова «самые сильные яды» (мысли о прыжках с крыши или под машину, под поезд были ей почему-то противны, то есть понятно почему – все это обезображивает, о бритвах в ванной тоже не думала – ненавидела режущую боль). Тут же ей попалась страница с советами тем, кто хочет прибегнуть к суициду и списком ядов. В списке были синильная кислота, водка, метанол, крепкие щелочи и кислоты, бензин, кокаин, ЛСД, героин, морфий – и еще куча всего, включая воду (не менее 14 литров за короткое время), а также никотин и морковный сок. После такого чтения даже тот, кто точно решил покончить с собой, обязательно развеселится.
Яна не развеселилась, но охота читать советы неведомых доброжелателей пропала.
54. ГУЙ МЭЙ. Невеста
____ ____
____ ____
__________
____ ____
__________
__________
Исполнение желания затягивается.
Борис Бельский, знакомый врач Немчинова (в Сарынске к незнакомым врачам предпочитают не ходить), долго рассматривал томографические снимки – черные листки, где череп отразился во множестве ракурсов, потом не спеша тюкал по клавишам компьютера, из принтера вылезла бумажка, Бельский просмотрел ее и подписал.
– На, только не читай, – сказал он.
– Как это? – удивился Илья.
– Я обязан составить заключение, я составил. Но у нас термины, понимаешь? А термины пугают.
– Ну, после этого я точно прочту! – сказал Илья.
И пробежал глазами заключение. Ассиметрия боковых желудочков… сильвиевы щели и конвекситальные борозды с обеих сторон незначительно расширены… дополнительная петля кавернозной части правой внутренней сонной артерии… повышенная извитость экстракраниальной части позвоночных артерий… эпидуральная гематома…
Илья даже вспотел.
– И что это все значит?
– Ничего не значит. Просвети любому голову, и не то найдешь. Жить будешь, короче. Единственное – гематома, но небольшая. Холод к голове, если болит – анальгетик.
– И все?
– Если хочешь, трепанацию черепа могу сделать.
– Я серьезно!
– Да пройдет все. В обморок не падал?
– Нет.
– Спутанность сознания, амнезия?
– Спутанность сознания у нас у всех от рождения.
– Ну вот, шутишь, значит, все в порядке.
– Нет, туман в голове вообще-то клубится какой-то.
– Легкое сотрясение. Где ударился-то?
– Да так. То есть – все в пределах нормы?
– Именно. Но постарайся дня два-три полежать. Телевизор не смотри, книг не читай.
– А что делать?
– Думай.
Илья думал. Его никогда в жизни всерьез не били. Мальчишеские стычки – не в счет. А взрослого – ни разу. Как-то обошлось – не попадал в передряги, не встречал ночью хулиганов, а если и встречал, не трогали. И крайне редко почему-то спрашивали закурить.
– У тебя вид некурящего человека, – объяснил ему Сторожев. – И вдобавок непьющего и небогатого.
– Как будто им нужна причина напасть.
– Ну, какая-то все-таки нужна. Человек под любую подлость любит подвести основание. Не дал закурить – виноват. Косо посмотрел – виноват. А ты в землю смотришь, когда по улице идешь, я не раз видел, лоб в лоб с тобой встретишься, а ты не замечаешь.
Никогда не били Илью, да еще так унизительно, как это сделал Петр.
И Немчинов с удивлением обнаружил в себе желание отомстить. Сразу же, после первого удара, он подумал: бей, бей, тебе это даром не пройдет. Или, вернее, не тебе, а вам – второй тоже участвовал. Да и третий тоже, хоть потом и осудил братьев – но походя осудил, формально. Как заигравшихся детей.