Рада, всегда подтрунивавшая над братом и далекая от его интересов, думала, будет ли после фуршет или можно сразу уехать? Фуршет – значит общаться с братиком, с отцом, с другими родственниками, Рада этого не любит. Да и некогда ей, она в последнее время (вернее сказать – последние годы) увлеклась Интернетом, и не просто увлеклась, для нее это теперь вторая жизнь, если не первая. Ведет журнал и обширную переписку на самые разные темы: политика, эротика, гламур, спортивные машины, путешествия и, естественно, видео и фото, выискивает интересную информацию, помещает ее у себя. Сначала было просто интересно, потом, когда ее журнал оказался в первой тысяче из многих миллионов русскоязычных блогов, существовавших на тот момент, начался настоящий азарт. Это, конечно, спорт – и захватывающий всю душу без остатка. Появились даже рекламодатели, деньги платят небольшие, но все равно – приятно. В сущности, при желании, можно даже обойтись без поддержки отца, но тот сам помогает, не спрашивая.

Раде помогало хорошее знание английского, она искала острую информацию по всей сети, а не только в русском секторе, и радовалась, когда удавалось первой наткнуться на то, что потом становилось актуальной темой для всех. Не раз она попадала уже в топ-список различных рейтингов, поднялась в результате ежедневных усилий в число первых пятисот журналов, но ей мало, она хочет пробиться в сотню, а потом в тридцатку, а потом и в десять первых, чем черт не шутит. У нее уже тысячи друзей, десятки тысяч читателей, но расслабляться нельзя – каждый год и каждый месяц приходят новички, наступают на пятки конкуренты, Рада всегда в конце дня (вернее, в конце ночи) смотрит, на каком месте она находится; если зеленая стрелка показывает вверх и указана цифра, на сколько она поднялась, Рада ложится спать счастливая, если стрелка красная, она досадует и, засыпая, мутно думает, что предпринять, чтобы опять подняться.

У нее сейчас ощущение пустой траты времени, она смотрит на сцену, а сама думает, что, возможно, в это самое время появилось что-то жареное, скандальное, общеинтересное. И все уже об этом пишут, дают ссылки, выкладывают фотографии, растут, а у нее ползет вниз красная стрелка. И телефон выключен, можно было бы по нему что-то узнать и послать в свой журнал хоть пару строк. Это крайне важно: присутствовать всегда. Пропустил два-три дня – отстал, пропустил месяц – отстал далеко, пропустил год – считай, отстал навсегда.

Егор, глядя на сестру, видел, как задумчиво она смотрит: хочет понять, почувствовать. И, похоже, взволнована, напряжена – значит, полностью в действии. Это приятно.

Павел Костяков выбрал место так, чтобы сидеть сзади и сбоку от Даши. Она была почти по линии взгляда на сцену, то есть Павел смотрел прямиком на нее. Друг Даши его не интересовал. Павлу Витальевичу о нем все доложили: обычный молодой человек, увлекается фотографией, снимает свадьбы. Родители – нищета, он сам – тоже. Перспектив, судя по всему, никаких, запросы скромные, сошлись они с Дашей, скорее всего, на почве профессиональных интересов. В общем, не соперник.

Павел размышлял, какой придумать повод, чтобы пригласить Дашу, пусть даже с другом, – но куда? К себе в поместье? Зачем? Как зачем? – отметить премьеру сына. Обычно они тут, в театре, сами составляют столы, по-простому, с выпивкой и закуской, а можно сделать Егору сюрприз. Вряд ли он будет против. Сказать: у меня все готово, всех гостей и привезут, и увезут. Павел Витальевич повернулся, отыскал взглядом Шуру, тот стоял у двери. Павел Витальевич кивнул ему, показывая в сторону фойе. Тот понял, вышел. Через минуту Павел Витальевич, встал, пригибаясь, выскользнул из зала и быстро отдал приказания: чтобы к концу спектакля здесь были машины и два комфортабельных автобуса. Нет, лучше три. А в доме пусть немедленно откроют большую столовую и чтобы через два часа там были еда и напитки. Из ресторанов все лучшее привезут или на месте приготовят, неважно.

Шура кивнул и пошел передавать приказ. Вскоре он вернулся в зал, Костяков, уже сидевший там, оглянулся, Шура медленно склонил голову: все будет сделано.

Немчинов и Люся радовались за Яну, переглядывались, когда она выходила на сцену. Им было приятно, что у дочери появилось такое приличное увлечение – не по улицам, подъездам и чьим-то прокуренным квартирам ошиваться в своих дурацких нарядах, убивая время и, возможно, набираясь дурных привычек. Хорошее, творческое дело. Егор Костяков, рассказывали, с утра до вечера трудится в театре, не пьет, не курит. Пусть не это характеризует человека, но по нынешним временам… По нынешним уродливым временам, думал Немчинов, любое проявление элементарной нормальности вызывает чуть ли не умиление.

Максиму, скорее, нравилась пьеса – было несколько смешных мест. Правда, он не совсем вникал в содержание, отвлекало соседство Даши, которую Максим видел впервые. А на женскую красоту он был всегда очень отзывчив. Но жена Ольга была рядом, и Максим чувствовал, как она следит за каждым поворотом его шеи. Поэтому лучше не раздражать. И так недавно была история, когда он не сумел убедительно объяснить слишком позднее возвращение и слишком долгое отключение телефона. Ольга наговорила кучу чепухи, закончив фразой: «У тебя дочери пять лет, а ты!..» Максима это насмешило, хотя он не подал вида. При чем тут дочь пяти лет? У него два взрослых сына еще есть от первой жены, ну и что?

Тимур Саламович был растроган: все люди смотрят на то, что сделал его внук, любимый умный Егор, так похожий на свою маму.

Петр, ничего не понимая, томился.

Сторожев был уныло раздражен – он, как многие люди, близкие к медицинской психологии (и науке, и практике), не любил художественной психологии: вечно какие-то выдумки и загогулины, которых ни в одном человеке не бывает, а если они бывают, то не в такой концентрации. Вообще люди в большинстве своем намного проще.