Шрифт:
– Фотографии у вас есть, – сказал Максим. – Вы их просто берите и пришивайте к ним какой-нибудь текст. Павел в школе, Павел на производстве, семья Павла. О нас совсем чуть-чуть, я знаю, он хотел, чтобы про всех, но мы посоветовались и решили, что это в другой раз. А пока – вот так. Задача облегчается, правда ведь? И придумывать ничего не надо. Я попросил свою помощницу собрать биографические факты, она вам их буквально через два дня пришлет. То есть чисто такая будет стилистическая обработка.
– За те же деньги, – уточнил Петр с интонацией попрека.
– За те же деньги, – подтвердил Максим, но без этой интонации, а даже наоборот, как бы успокаивая щепетильность Немчинова.
Илья сидел и молчал.
– Какие-то вопросы?
– Да нет…
– Тогда всего доброго. Не забудьте у Лизы пропуск отметить.
Максим нажал на кнопку:
– Лизочка, есть кто-то еще?
– До десяти никого не будет.
– Вот и славно. Вас подвезти? – Максим посмотрел на Петра, тот отложил книгу и приготовился встать.
– Нет, мне тут пешком недолго.
– До свидания.
– До свидания. Книгу с собой возьмите. Для образца.
Немчинов встал и потащился к двери, зажав под мышкой книгу.
Вышел.
Секретарша Лиза приветливо глянула на него.
– Давайте пропуск.
Он положил перед нею пропуск. Лиза расписалась и поставила печать.
Но Немчинов медлил, не брал бумажку. Лучше бы они меня избили, подумал он. Лучше бы, как во сне, отняли телефон, выкинули из окна. Но нет, Максим оказался умнее. Иди, дескать, и гадай, почему я не стал говорить о какой-то там записи. Мучайся. Бойся. И пиши книгу. Подписи пиши. Хвалебные. Я тебя опустил. Ты будешь делать теперь то, что я скажу, – уже потому, что чувствуешь себя виноватым.
Примерно так он думает, размышлял Илья. А я так не хочу. И не буду.
Он резко повернулся и пошел обратно в кабинет.
Петр и Максим о чем-то говорили, посмеиваясь.
Надо мной смеются, подумал Немчинов.
Быстрыми шагами, будто боясь опоздать, он подошел к столу, положил фолиант и сказал:
– Я не буду писать эту книгу. А аванс верну. В ближайшее время.
– Когда? – спросил Петр.
– Нет, аванс возвращать не нужно! – недовольно глянул на него Максим. – Нужно написать книгу. Что вам мешает?
– Мешает то, Максим Витальевич, что вы из меня дурачка тут делаете. Я же знаю, зачем вы меня позвали. Запись вас интересует и почему я снимал, вот что вас интересует! Так спрашивайте!
Максим обернулся к Петру:
– Говорил я тебе!
Тот развел руками, подтверждая: да, говорил, да, умен ты, братец!
– Так и думал, что не выдержите, – сказал Максим. – А откуда вам известно, что я про это знаю? Шмитов звонил? Я ведь ему не велел. Ладно, позвонил, герой. Но вы-то зачем друга сдали?
Немчинов растерялся. В самом деле, он не должен был… А почему не должен? Мы в благородство играем, а они этим пользуются!
– Никого я не сдавал. И запись меня не интересует. Сделал и сделал. Мимо шел, увидел, снял.
– Для чего? – спросил Петр. – Компромат, что ли, нарыть хочешь? Я тебе говорю, – обратился он к брату, – он под видом книги роет, как крот. К Едвельской ходил, к дуре этой сумасшедшей, к Дортману ходил, а этот жидяра нас с детства всех не любит, всю нашу семью. Зачем ходил?
– Это мое дело, – сказал Немчинов. – Если не лень время тратить, можете еще последить, по каким я улицам хожу, и спросить, почему именно по этим, а не по другим. Не хочу я нарыть компромат, вообще не хочу про вас ни писать, ни думать. Вы у меня как кость в горле, хорошо сказал Миша Кулькин. За что, возможно, и поплатился.
Максим улыбнулся:
– Считаете, что это мы его задавили?
– По крайней мере не исключаю.
– Не исключает он, – проворчал Петр. – За такие обвинения…
– Постой, Петя, – Максим приподнял руку. – Мне просто интересно, а за что нам убивать этого Кулькина? Он же ведь не сказал ничего серьезного.
– Мало ли. Для острастки.
– Логично. Как пишут в газетах: вину за теракт взяла на себя такая-то организация. Чтобы все ее уважали и боялись. Петя, возьмем вину на себя?
– Легко! – отозвался Петр.
– Берем. Наш грех, убили мы Кулькина, загубили человека.
– Чего ты ерничаешь? – закричал Немчинов. – Сидит тут, наел рожу на ворованные деньги и еще смеется над смертью!