Шрифт:
Или: «Ты великолепная, но я дал себе слово, что никогда не женюсь».
Или: «Все было круто, при случае повторим?»
Или: «Черт, я почему-то не выспался».
Или: «Надеюсь, тебе понравилось?»
Или: «Понимаешь, я люблю другую, тебя тоже, но там у меня давно и прочно, давай постараемся больше не встречаться».
Ничего этого не было.
Было просто утро. Пили кофе. Не в тесной кухне, как пьют кофе обычные люди, а в гостиной. Кухни у него вообще нет, какой-то закуток с плитой, отгороженный ширмой. «Я почти не ем дома, а по мелочи приготовить – мне хватает».
В гостиной по периметру – книжные шкафы. Под старину, а может, и старинные. Он сказал – «в колониальном стиле».
Еще в гостиной кресла, тоже под старину, диван, журнальный столик, он же чайный и кофейный, огромная панель телевизора на стене. Какие-то абстрактные картины. Красиво, очень красиво, но не совсем уютно. Когда она будет там жить, она многое переделает. Шкафы не тронет, мебель тоже, а вот на окна что-то нужно, они голые. Яна знает, что это модно, но все равно неприятно – будто любой может заглянуть, хотя окна и выходят на глухую заднюю стену какого-то здания. И во дворе голо. Это тоже плохо, можно же посадить деревья, они за три года дорастут до окон.
Перестань, не мечтай об этом, ты не будешь там жить. Никогда.
А почему? Я что, не красивая, не стройная, не умная? Я вполне его достойна. Я все понимаю, что он говорит, я умею слушать. И мне удалось сказать что-то неглупое.
Он гений, но я тоже ничего себе.
Я была великолепна.
Мечта, сказка, пучина эротики.
Я была дура. Я была дура-дурой. Я была провинциальной дурой, он разочаровался, поэтому и промолчал, чтобы не обидеть.
Он молчал потому, что боялся проговориться. Боялся выдать свои чувства.
Никаких чувств у него нет. Он пригласил меня, как девушку по вызову, технично обработал, получил удовольствие – причем даром. И все. И больше ничего.
Но он так смотрел, как он смотрел, блин, как он смотрел ночью в глаза – будто я была единственной и последней его женщиной.
Ерунда. Он изучал. Он сравнивал меня с кем-то. С этой Дашей? Да я убью ее, просто убью, не морально, а так, как обычно убивают – ножом, кирпичом, под машину толкну. Или зазвать в кафе «Мукомольня», там действительно была когда-то мельница, внутри очень смешно: к стенам прилепились металлические балкончики, на каждом помещается столик на два человека, а к балкончикам ведут крутые лестницы. Если упасть с верхнего, который под потолком, можно запросто разбиться. Приглашаю ее туда и незаметно сталкиваю. Вообще неясно, как там никто еще не упал до смерти. Сталкиваю. Она падает. Он горюет, я выжидаю время и прихожу к нему. Он понимает, что лучше девушки в Сарынске нет. Потом они переедут в Москву. Загородный дом. Бассейн. Серебристая машина. Двое детей. По утрам бег, она в отличной форме. Вечер, гости, знаменитые артисты. Длинное платье, голые руки и плечи, высокие каблуки. Покачивая бедрами. Все оборачиваются и смотрят. «Однако, ему повезло. Сколько ей? А выглядит на восемнадцать». Подходит какой-то лохматый тип с кольцом в носу. Говорит – бла-бла-бла (по-английски). Я ему тоже – бла-бла-бла. По-английски, свободно.
Нет, с ней надо подружиться. Надо узнать, какие у них отношения. Узнать, чего она от него хочет. Вообще-то она мне, как ни странно, нравится. Может потому, что она ему нравится? Тогда почему бы не договориться и не пожить втроем? Я не в претензии.
Что же делать?
Господи, я в тебя поверю, подскажи только, что делать?
Ничего.
Это кто сказал, Он сказал или я сказала?
Неважно. Главное – это правильно. Это как озарение. Ничего не делать. Я изучила его уже так, будто знаю сто лет. Он не терпит каких-то встречных действий. Тем более, когда надоедают. Ничего не делать. Ждать. Сделать вид, что все равно. Пусть ему будет приятно. Они не любят напрягаться – все. Вот пусть и не напрягается.
Но что делать?
Как что? Ничего! Решено ведь уже.
Легко сказать – ничего. А кто умеет делать ничего? Вы пробовали? Это самое трудное! Это, как он ей уже объяснил, все равно что ничего не играть. Самое трудное в театре – не играть. Но как – совсем не играть или играть то, что ты ничего не играешь? Тут какая-то хитрость.
А может, он меня просто полюбил? И никаких проблем?
Нет, не надо. Это даже еще страшней, чем если совсем не любит. Пусть полюбит, но постепенно. Потому что, если сразу, можно сойти с ума.
Надо разложить пасьянс. Косынку. С виртуальным денежным результатом. Если выйду в прибыль – получится, если нет – не получится. Что получится? Неважно. Или как на ромашке – любит не любит? Неважно. Выиграю – хорошо. Не выиграю – плохо. Перестаю думать и мучиться. Будто ничего не было. Раскладываем…
Яна разложила один из простейших компьютерных пасьянсов. Пальцы подрагивали.
Не получилось.
Один раз не считается. Еще раз.
Черт. Еще хуже. Ладно, еще один раз – и все. Тем более что это ничего не значит. Я не гадаю, я просто играю.
Получилось!!! Вот правду говорят, что Бог любит троицу! А раз так, то третье – самое верное. Все будет отлично. Он меня любит. А не любит, так полюбит. А не полюбит, и ладно, я-то его люблю – и никуда он теперь от этого не денется!
Сторожев весь день работал, делал то, что нравилось ему меньше всего – руководил. Обнаружил пыль на окнах, грязь в углах, путаницу в отчетности, в больничных картах. Все распустились, разнежились, размягчились. Не вы виноваты, господа, успокойтесь, я сам виноват. Но исправлять будете – вы.