Портупея на нем скрипела, как снег в морозную ночь.

– А ты кто? – спросил он у подбежавшего и вконец запыхавшегося Бараско.

Бараско мгновенно спал с лица и стал белее мрамора. Он беспомощно покосился на Костю, не поняв о чем идет речь, и выпалил:

– Вертухай, ваше благородие!

С минуту генерал-майор Чичвакин бессмысленно смотрел на Бараско. Костя вначале помертвел, а потом сообразил, что генерал Чичвакин не понял значение слов «ваше благородие». Он вообще многого не понял. Не понял, что они в гражданском, что у них совершенно необычное оружие, не понял, что они не клоны, а самые настоящие люди. «Мистика какая-то, – подумал Костя. – Вдруг они не из этого мира, а мы уже в Дыре? Что будет? Что будет?!»

– Отлично! – похвалил генерал-майор – Вертухаи нам, ой, как нужны! Вертухаев у нас сколько?.. – он подумал. – Сколько у нас вертухаев? – посмотрел на старшину Русанова.

– Не могу знать! – вытянулся в струну старшина.

– Правильно! – похвалил его Чичвакин. – Это военная тайна. Если бы ответил, расстрелял бы безжалостно собственной рукой, – генерал похлопал по кобуре. – Кстати, объясни мне, старшина, почему на тебе офицерские сапоги, а не «гады», [4] как положено по уставу? А?

Генерал-майор грозно прищурился.

– Не могу знать! – выпалил старшина.

– Переобуться по уставу! Лично приду проверю. Лично! Венгерский бардак! Развели здесь, понимаешь!

Старшина перестал дышать и ел глазами начальство.

– Спокойно, спокойно, – заметил генерал Чичвакин. – А то ты мне здесь дырку просверлишь! – ткнул себя в кокарду.

– Так точно, спокойно! – выпалил старшина, посвистывая горлом, как проткнутая автомобильная камера. – Исправлюсь, честное слово.

– Этого на бронеплощадку номер девять. – А этого в гарнизонную тюрьму!

– Е-е-есть! – лихо козырнул старшина. – На бронеплощадку и в тюрьму!

Генерал Чичвакин по-уставному развернулся и, чеканя шаг, скрылся за дверью камбуза. Правая нога у него, между прочим, плохо гнулась, а левую генерал подволакивал.

– Вот что я вам скажу, сынки, – вздохнул старшина и вмиг стал своим, простецким, как школьный сторож, – влипли вы крепко. Но ничего не поделаешь. Надо было не Чичвакина искать, а, например, Ивана Михайловича Балицкого, честное слово. Или, на худой конец, Полуэктова.

– А кто такой Полуэктов? – упавшим голосом спросил Костя, которого охватила страшная тоска. Захотелось домой, в тепло, к матери, к ее щам и сюсюканьям, которые он раньше презирал. Даже работа, в которой он еще не разобрался, показалась ему самым родным местом, и он с удовольствием сейчас посидел бы за своим столом или поехал бы на редакционное задание в какую-нибудь тьмутаракань, лишь бы только не видеть эти странные рожи.

– Это военная тайна. Теперь-то вам уже все равно. Из гарнизонной тюрьмы еще никто не выходил, а с бронеплощадки еще никто не возвращался. Ничего не попишешь, такова ваша судьба.

– Может, обойдется? – предположил Бараско.

– Может, и обойдется, кто его знает, – охотно согласился старшина, крутя диск старого, обмотанного изолентой аппарата, – только еще ни у кого не обходилось, честное слово. Вот я давеча одного знал… Архипов! Архипов! Это ты? А это я! Привет! Слушай, здесь тебе новобранца подкинули. Какого? Да хорошего, ладного, неизвестной модели. – Старшина подмигнул Косте. – Специалиста, одним словом. – Сейчас за тобой придут, – сообщил он Косте и, прикрывая трубку ладонью, спросил у него. – Фамилия? Как твоя фамилия?

– Сабуров, – ответил Костя.

– Сабуров! – крикнул в трубку старшина. – Есть! Да! Да! Да! Наводчик! У меня. Да у меня! Ну все, жду, жду. Теперь с тобой, – кивнул он Бараско и снова стал крутить диск дребезжащего телефона.

В одном месте отверстие в диске было оплавлено сигаретой, и старшине было больно управляться с диском, поэтому он не очень уверенно действовал мизинцем с длинным, грязным ногтем.

– Это гарнизонная тюрьма? Алло! А это Червень. Да, да… Нет! Другой. Нет, тот, что с ушами. Не Юра, а Жора. Да, это я… Червень. Гад?.. Ты тоже гад!.. А-а-а… Ну, понял, да. Пришлите наряд. Забрать одного здесь надо. Я не знаю… Генерал Чичвакин… Да, приказал, честное слово. А что натворил? Не знаю. Ты чего натворил? – спросил старшина у Бараско.

– Ничего… – упавшим голосом ответил Бараско.

– Говорит, что ничего не натворил. А… ну да, да, да… ну да, да, да… Да, они все такие. Да понимаю… Овечками прикидываются. Я таких знаю, знаю. Ну сволочи, одним словом. Да, да… драть надо. Согласен… А лучше сразу… и в дамки… Ха-ха-ха…

– И угораздило тебя назваться вертухаем, – упрекнул Костя Бараско. – Назвался бы радистом Зорге или караульным, на худой конец, камикадзе.

– Почему камикадзе? – удивился Бараско.

– Потому что у нас камикадзе нет.