Начальник уголовного розыска повертел в руках финку с деревянным черенком, искусно вырезанным из просушенного можжевельника:

— Устал, что ли?

— Устал, — согласился Петельников решительно, чтобы не осталось никаких сомнений: он устал.

— А вид у тебя свеженький, выбритый, как у этого... у персика.

— Я устал внутри, — уточнил инспектор.

— Сердечко?

— Глубже.

Начальник не полез за очередным ножом, полминуты размышляя, что может быть глубже сердца, ибо даже такой разговор требовал логики.

— Неужели почечуй?

— Душа, товарищ майор.

— Ах, душа... Когда устает душа, то не берут отпуск, а увольняются из уголовного розыска.

— Она за недельку отдохнет.

— Сколько без отпуска? — полюбопытствовал начальник, хотя знал это не хуже подчиненного.

— Фактически два года.

— И только-то? — поморщился майор от мизерности срока: два года — не двадцать лет.

— Нарушение Конституции, — вздохнул Петельников.

Начальник уголовного розыска нагнулся и достал из нижнего ящика стола вторую финку с наборной пластмассовой ручкой. Этих ножей скопился у него полон стол. Лежали они и в сейфе вместе с кастетами, ломиками, заточенными напильниками, свинцовыми перчатками... Собирали их давно, много лет, для своего райотдельского музея, о котором мечтали тоже давно и пока впустую.

— Человек устать может, допускаю, — обратился майор к очередному ножу, вроде бы надеясь, что тот поймет его скорее. — Но Петельников не только человек, он ведь и мужчина. Допускаю, что и мужчины устают. Случаются хлипкие. Но ведь он не только мужчина — он старший инспектор уголовного розыска. Какая может быть усталость!

— Всего одну неделю, — монотонно выдавил Петельников. — За прошлый год...

— А работать кто будет? — спросил начальник уголовного розыска вдруг непохожим, чуть надрывным голосом, потому что никогда никого об этом не спрашивал.

Инспектор не ответил — он этого не знал. Этого никто не знает. Но разговор, видимо, переходил на иной уровень, коли была упомянута работа.

На столе появился очередной экспонат будущего музея — с длинной ручкой из белого металла, отлитой в форме еловой шишки, отчего нож походил на блестящую хищную рыбу. Для чего он их вытаскивает? Любуется?

— А как обстоит дело с нападением на гражданина Совкова? — пожестче спросил майор.

— Раскрыто.

— Угон мотоцикла у гражданина Колчицкого?

— Он сам его потерял в лесу, будучи в состоянии.

— Бешеная собака на Спортивной улице?

— Изловлена, обезврежена.

Тогда начальник пригнулся еще раз и положил перед собой нож, сделав вид, что тот попался ему случайно.

— Ну, а владелец этого холодного оружия?

Петельников пошевелился в кресле, как поежился, вдруг почувствовав, что у него слишком длинные ноги для современной мебели: владелец этого холодного оружия гулял на свободе, а гулять ему было никак нельзя.

— Пока им Леденцов займется...

Указательным пальцем левой руки начальник коснулся своих белесых, начавших седеть усиков, словно проверяя, на месте ли они. Они были на месте. Тогда он сгреб ножи в ящик и поинтересовался уже другим, безразличным голосом:

— И куда собираешься?

— Махну на юг.

Начальник поморщился: морщиться ему было просто, потому что усики двигались как живые — сейчас они брезгливо хотели бы съехать вниз по опустившимся уголкам губ.

— Юг... Какая банальщина.

— Погреться...

— Там сорок пять градусов в тени!

— А я в море.

— Там вот такие здоровенные медузы.

— А я выползу на бережок.

— Там женщины в купальниках.

— А я уйду гулять по городу.

— Где на каждом шагу цистерны с дешевым вином...

Инспектор поднялся, шумно вздыхая от долгого сиденья и бесполезности разговора. Он понимал начальника уголовного розыска, но он понимал и другое: не получи отпуска сейчас — не получит еще год.

— Борис Михалыч, всего одну неделю...

— Черт с тобой, — сказал начальник и негромко спросил, разглаживая ладонями белые, вялые щеки: — Вадим, а моя душа не устала?

— Конечно, устала, — вздохнул инспектор, готовый отдать половину своего отпуска: три дня.

— Возьми маску и ласты. Крем от загара возьми... Или лучше ничего не бери, а возьми побольше денег...

Шесть дней получились чистыми, без дороги. Начальник уголовного розыска заверил, что на юге дольше не выдержать — одуреешь от солнца и воды. Но Петельников и ехал одуреть, что значило загореть до синеватого отлива и накупаться до легкой свежепросоленности. В райотделе ему завидовали — в июле не каждый вырвется на юг; ему так завидовали, что потихоньку он начал завидовать сам себе.