Две важнейшие особенности сразу же обращали на себя внимание. Во-первых, все эти усадьбы были очень большими. Крупнейшие достигали площади почти в 2000 квадратных метров, величина самой малой равнялась 1200 квадратных метров. Во-вторых, границы этих усадеб на всем протяжении их существования с X по XV в. оставались неизменными. И когда в слое середины XV в. обнаруживался частокол, отделявший одно владение от другого, можно было с полной уверенностью утверждать, что и в X столетии разделяющий усадьбы частокол окажется на той же самой линии.

Эти особенности позволяли понять, кому принадлежали усадьбы. Сама их большая величина говорит о богатстве владельцев, о принадлежности их к высшему слою новгородского общества, а многовековая неизменность границ – об экономической устойчивости всех этих владений, хозяевам которых на протяжении пяти веков не было нужды дробить их, продавать по частям, сокращать свои усадьбы. Уже эти обстоятельства позволили с уверенностью предполагать, что раскапываемый участок был населен боярами, самым привилегированным сословием Новгорода.

Дальнейшие работы подтвердили такое предположение. Впрочем, в течение двух лет, до 6 августа 1953 г., боярская принадлежность раскапываемых усадеб оставалась недоказанной. Берестяные грамоты, найденные в 1952 г., всякий раз говорили, что владельцами этих усадеб были очень богатые люди,; которым принадлежал не только их городской двор, но и села и сельскохозяйственные угодья вдали от Новгорода, где они распоряжались зависимыми от них крестьянами. Об этом мы прочли уже в первой берестяной грамоте 1951 г. Но были ли эти богатые люди боярами или землевладельцами более низкого ранга, установить пока не удавалось. Между тем именно боярские усадьбы были для историков в тот момент наиболее интересны.

Дело в том, что боярам – потомкам древних родовых старейшин, аристократии – в республиканском Новгороде принадлежала вся полнота власти. И в! высшей степени важно для понимания всего хода исторического процесса развития Новгорода знать, на чем основана эта власть. На торговых операциях? На руководстве войском? На владении землей? На использовании церкви? Какого рода богатство позволило боярам преодолеть княжескую власть и захватить в свои руки руководство государством? Ответив на этот вопрос, мы сумеем установить саму движущую силу, превратившую Новгород в республику.

Выше уже рассказано, что было время, когда крупнейшие историки не сомневались в том, что; руководство торговыми операциями международного масштаба обогатило новгородских купцов, которые якобы и стали боярами. Еще в 30-е годы нашего столетия такое предположение было признано сомнительным, когда удалось окончательно установить, что все новгородские бояре были крупнейшими землевладельцами, обладавшими громадными имениями во всех областях обширной Новгородской земли. Однако и после этого оставалось неясным, на каком этапе истории Новгорода владение землей стало причиной боярской власти. Ведь нельзя исключить, например, такого предположения: поначалу основы богатства бояр закладываются активным участием в торговле, а только потом накопленные капиталы превращаются в земельные владения, снова принося доход феодалу.

Поэтому 6 августа 1953 г. приобрел особое значение для исследователей Новгороду. В этот день на Неревском раскопе в слое рубежа XIV и XV вв. была найдена первая грамота (она получила общий порядковый номер 94), адресованная «господину Юрию Онцифоровичу». Берестяной лист сохранился не полностью, его конец был оторван в древности, но, в уцелевшей части прочитано следующее: «Биють целом крестьяне господину Юрию Онцифоровицю о клюцнике, зандо, господине, не можем ницим ему удобритися. Того, господине, с села… господине, буянить. А себе, господине…» Несмотря на обрывочность письма, общий его смысл ясен. Крестьяне бьют челом своему господину, умоляя защитить их от самоуправства старосты, господского ключника, который «буянит» в их селе. Самое важное здесь – имя адресата.

Юрий Онцифорович хорошо известен в новгородской истории. Этот человек много раз назван в летописи и других письменных источниках. В 1376 г., когда летописец впервые упомянул его в своем рассказе, Юрий Онцифорович в числе других новгородских бояр сопровождал в Москву едущего туда на переговоры архиепископа Алексея. В 1380 г. он снова участвует в посольстве, отправленном из Новгорода для переговоров с Дмитрием Донским. Его дипломатические способности, по-видимому, оказались незаурядными, и на следующий год, когда из Полоцка пришло известие о нападении Литвы, новгородцы послали к литовскому князю Ягайле заступаться за полочан именно Юрия Онцифоровича. В 1384 г. Новгород посылает его на Лугу строить новую крепость Ямы (ныне город Кингисепп), а в 1393 г., когда нарушился мир с Москвой, Юрий во главе новгородских добровольцев идет завоевывать княжеские волости. В 1401 г. он снова был участником посольства в Москву и Тверь. В 1409 г. новгородцы избрали его, главой республики – посадником. Этой должностью; он владел до смерти в 1417 г., одновременно возглавляя новгородские войска и выполняя важнейшие дипломатические поручения. В 1411 г. он водил новгородские полки под Выборг, а в 1414 г. ездил в Литву заключать мир с грозным противником Новгорода великим князем Витовтом.

Летопись повествует также и о кипучей строительной деятельности Юрия Онцифоровича, построившего в Новгороде несколько каменных церквей. В числе его земельных владений было большое село Медное под Торжком, о чем известно из сохранившейся грамоты о продаже этого села. Знаменитым это село стало после выхода книги А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в} Москву», в которой ему посвящена одна из самых горьких и гневных глав. То, что грамота № 94 не случайная находка, занесенная на территорию раскапываемой усадьбы ветром или прохожим человеком, было очевидно с момента ее открытия. Историческом музее в Москве хранится рукописная богослужебная книга 1400 г., принадлежавшая новгородской церкви Козмы и Демьяна на Козмодемьянской улице. Как это видно из древней надписи на ней, эта книга была подарена в церковь боярами Козмодемьянской улицы, а среди них первым назван Юрий Онцифорович. Значит, его усадьба находилась именно там, где спустя пять с половиной веков начались археологические раскопки.