А только сел в свою ямищу каменный истукан, — хорошо, основательно сел — люди его со всех сторон еще немного землей прикопали, и уже озираться стали: где же все-таки Жар? — наверно, подумали, он сейчас на высоком склоне появится, может быть, даже и княжеским посохом им оттуда махнет… А такое на том берегу увидели вдруг, что и на ногах не все устояли. Первой Мамушка на колени упала, следом Удал, и кузнец Сила, и гончар Дар, и Калина, старший его внук, рядом с дедушкой опустился. А потом опомнились люди и через Сныпять вброд двинулись. Потому что идолы их богов, Перуна и Мокоши, горели на капище.

И Ягда — как же злилась она потом, что позволила, будто мотылька на огонь, приманить себя этим! — а только ноги сами ее из дома на капище понесли. Закричал Родовит на крыше — она и кинулась. Близко было бежать, раньше всех прибежала. А Жар, должно быть, и это предусмотрел. Ухватил ее за руку огромной своей ручищей:

— Вот! — сказал. — И прошли, сестренка, семь лет. Пора на свадьбу людей созывать.

Что было Ягде ответить? Первое, что нашлось:

— Без благословения отца не пойду!

Ухмыльнулся Жар:

— Этот-то? Этот благословит! А хочешь, к Велесу в топь на руках тебя отнесу! И Велес благословит! — И легко, как соломинку, ее на руки подхватил.

А люди, которые с того берега наконец до капища добежали, увидели догоравших своих богов, и снова многие на колени упали. А только Жар, должно быть, и это заранее угадал.

— Храни вас Велес, — сказал. — Так вы, что же, про нашу свадьбу уже все знаете?

Зарычала, забилась Ягда от бессильного гнева. А Жар ее только еще теснее прижал:

— Невесте положено перед свадьбой поплакать немного. Ну всё! Поднимайтесь с колен! Еще успеете нас поздравить!

И прочь большими шагами пошел и Ягду с собой унес. Заплакала Мамушка — громко заплакала, без боязни, — потому что увидела вдруг: вот так же точно и Велес княгиню Лиску в лес от нее уносил. И девочку, Ягодку свою, отбивать побежала. А Жар и сам ее на землю уже опустил. А Мамушке подбежавшей так сказал:

— Три дня вам на слезы. А там уже — свадьба!

Долго еще, дотемна, люди по пепелищу ходили. На угольки с тоскою смотрели, их к себе прижимали. Кто посмелее был, говорил:

— Накажи нас, Перун!

Лада так говорила. Удал говорил. И Яся. И гончар. И кузнец. Всех и не назовешь.

И Родовит — он на крыше дома стоял, и всё видел, и плакал без слез — тоже безмолвно кричал в небеса: «Мой бог! Сделай же что-нибудь!»

Как будто снова у людей порядок слов изменился: не вы наши боги, а мы ваши люди. Мы — люди вот таких-то богов. И даже Жар — от кого всех меньше этого ждать приходилось — и тот смирением и трепетом переполнился. Но Жар, понятное дело, перед кем — перед отцом своим, Велесом. И почему — это тоже нетрудно понять. Кожей, нюхом своим звериным ощутил змий, лишь только идолов деревянных сжег, — как же он между людей одинок. Одна детвора голопузая целиком, потрохами была за него. Детвору он в поход повести обещал, земли дальние показать, богатств несметных в этих землях набрать… А взрослые то ли верили в его молочные реки, то ли из страха вид делали, будто верят.

Только луна взошла, полная, крупная, жирная, как улитка, облизнулся на небо Жар и в лес отправился, в топь дорогу искать. Не одну жаба окликнул — с десяток, не меньше — пока на нечисть Велесову напал. А уж та его к топи и привела в сизых сумерках.

Шум и грохот возле топи стоял. И земля неприятно под ногами ходила. Качались за топью вековые деревья и с гулом обрушивались. И эхо этот гул умножало. Оробел Жар. За толстый ствол ухватился. Позвал осторожно:

— Отец!

И тут уж гул с грохотом стал к нему приближаться. Велес это, оказывается, вокруг топи бродил. Телом застывшим, силою пробудившейся играл. Развел ручищами две черных ели до неба.

— Сынок! — закричал. — Я знал! Знал, что придешь!

Конечно, нечисть уже ему донесла про каменного истукана, и про свадьбу тоже весть на хвосте принесла. А только Жар еще теснее к стволу прижался:

— Отец, — сказал, — ненавидит она меня. Отец, что мне делать?!

— А ты не спеши! Ты к ногам ее землю всю положи, потом небо присовокупь! Сынок! Все только еще начинается!

— А люди? — с тоскою припомнил Жар. — И люди не любят. Совсем!

— Людей на недокорме держи! У них любовь либо от страха, либо от недокорма бывает! А чуть их прикормишь, чуть по шерстке погладишь, — вот тут у вас и начнется любовь!

— А-а, — кивнул Жар и снова про страшное вспомнил. — А ночью, отец, грозы стал бояться! И как! Не сплю, в потолок смотрю — жду!

— Да что ты, сынок! Разве Перун теперь тот? Ко мне его сила отходит! Скоро вся уже отойдет! — и елки за две макушки колючие ухватил да и выдернул из земли, будто морковки. — А Перун и до колесницы своей вряд ли дошкандыбает!

И от радостной этой вести засветилась глазами и тоненько захихикала топь.

— Цыть, позорные! — не зло, весело Велес прикрикнул. — Давайте-ка! Подарки тащите для жениха!