Вишневецкая Марина Артуровна
Шрифт:
Вместо ответа зверек снова вздохнул: дети есть дети, они радуются всему — тому, что сейчас им рядом скакать — пускай так недолго… А им кажется: долго! разлука еще не скоро! И похлопывая коней, и забираясь на них, и вот уже проносясь через Селище, они радуются и спешат, навстречу сами не зная чему.
5
Жар их увидел издалека, и коней их узнал — Степунка и отцова, буланого — и в высокой траве притаился. Если от ярости искры сами собой из пасти не выскочат, значит, не выдаст себя ничем. Отсидится в траве, отлежится, червей и личинок наковыряет и ближе к ночи дальше пойдет. В Селище Жар решил среди ночи войти, так надежнее будет. И опять выглянул из травы.
Вот они и остановили коней. Ягодкина красота далеко, аж досюда, видна — удивился Жар, — так горит, будто маков цвет. До того горит, что Кащей от нее рукой заслонился, дальше ехать не может. Долго они на конях друг возле друга стояли. А потом протянули друг к другу руки и головами тоже потянулись как будто — что такое? зачем? — полыхнула у Жара пасть, пришлось опять повалиться в траву, пришлось свою пасть покрепче руками сцепить. А когда отлежался в траве, от ярости отдышался, выглянул — всё, разъехались наконец. Ягда в Селище понеслась. А Кащея и след простыл. А не простыл — не беда, к ночи точно простынет. И упал в траву Жар, теперь уже не от страха, руки блаженно раскинул, стал в небо смотреть. А только пусто там было. Так пусто, что и поверить нельзя, будто есть, кроме Велеса, и другие боги. Вон стрижи точно есть и ласточки двоехвостые тоже… И зевнул Жар, а после вздремнул, и до тех пор проспал, пока первые звезды не появились. А тогда уже потянулся, освежился ночною росой и в Селище двинулся. Дорогу искать совсем просто стало, только ноздрями води и след не теряй — конский, тяжелый, и Ягодкин, свежий. Быстро шел, иногда бежал, так домой попасть не терпелось. И дышал от этого всё трудней и трудней.
Высокий берег реки — снизу до верха горшками набитый, — издалека одышку его различил. Жар дыхнет и стена в ответ. Змий решил, что дозорные это, вот и крикнул негромко:
— Эй, там, в дозоре! Это — свои!
А стена, будто этого и ждала, затвердила на все лады: «Там, в дозоре! Это — свои?! Эй! Свои?!»
— Говорю же, свои! — обиделся Жар. — Это я, ваш князь возвратился! — и к берегу Сныпяти подбежал.
А над Селищем понеслось уже грозное Жарово: «Это я, ваш князь, возвратился! Это я!..»
Заметался в постели своей Родовит:
— Где Кащей?
А Мамушка лепетала спросонья:
— Сам его же и отослал, князь-отец!
А Ягда уже бежала по Селищу в одной холщовой рубахе. И люди тоже уже выскакивали из домов. У кого меч был в руке, у кого копье, лук и стрелы. Сами не знали еще, зачем их с собой захватили. А только когда на берег высокий выбежали и Жара у Велесова истукана глазами нашли, — как пот прошибает, так ярость людей прошибла. И они закричали:
— Не плыви! Там и стой!
А только Жар все равно шагнул на свадебный плот. Все три шеста в руку сгреб — на плоту они невредимо лежали — и вот уже стал от берега отплывать. И люди тогда опять ему закричали:
— Не хотим тебя больше!
— Не князь ты нам!
— Выгнал тебя степняшка, мы и вздохнули!
А Жар шесты в дно речное упер и глаза узить стал. Людей на берегу высоком высматривать: кто какие слова говорит, кого мечом за них наказать, а кого и огнем, — дайте только доплыть! Нет, не смог различить. Одно видел: плотно, стеной сплошною стоят, как на свадьбе его стояли. И закричал:
— Священный брак уже совершился!
И многократное эхо под небеса понеслось: «Священный брак уже совершился!»
— Слышите? — закричал. — Это боги мне вторят!
И опять приумножилось: «Это боги мне вторят!» И от этого вовсе уже осмелев:
— Я хочу говорить со своею сестрой и женой!
И тогда из-за спин Ягда вышла. При свете луны ее красота совсем другою была — не той, что при свете дня. Как белое облако в черной ночи лучилась ее красота.
— Ягодка! — так Жар сказал и добавил негромко: — Я по тебе скучал…
И когда над водой отзвенело, отшептало, отшелестело: «Я по тебе скучал!» — Ягда крикнула:
— Уплывай! Не муж ты мне и никто! Уплывай по добру, по здорову! Туда, куда наших идолов сплавить хотел!
И люди тоже, как эхо, загомонили:
— Уплывай!
— Река тебя унеси!
И затрясся от ярости Жар. От бессилия и от ярости. И огонь сам из пасти его рваться стал. И тогда он выхватил первый шест, и поджег его, и в высокий берег метнул. И от ужаса ахнули люди, шарахнулись, некоторые и побежали уже. А Жар и второй шест поджег, снова бросил не целя — в них во всех, ненавистных, вздорных, предавших:
— Велес вас разрази!
И попал — на ком-то зажглась рубаха. И голос чей-то от боли завыл.
А под Селищем будто бездна разверзлась, будто из преисподней неслось и неслось: «Велес вас разрази!» И притихли от ужаса люди, и еще от края попятились.
— Внуки вепря! — это Ягдин был крик. — Или нет у вас копий и стрел? Или Перун вам не бог?
— Внуки вепря! — это голос Ляса издалека, с крыши его зазвенел — зазвенел громче струн.
— Внуки вепря! Или Перун вам не бог?
Или в бой не водил вас Симаргл? Или ваши сердца одряхлели без битв? Или князь ваш давно уже не Родовит? Или дед у него не бесстрашный Владей? Или славные дни миновали?