Вишневецкая Марина Артуровна
Шрифт:
Но потерялся голос его в человеческом шуме.
Ляс не пел уже, Ляс гремел:
— Лишь девятой стреле врага поразить.
И люди стенали в ответ:
— Перун! Возьми нашу силу!
А Ляс — уже громче грома ревел:
— Вот по небу летит она, брызжа огнем…
А люди, уже и не слушая дальше:
— Хвала Перуну!
— Перуну слава!
И от гомона этого неумолчного воробей опять под Лясову стреху забился — раз не нужна была людям его ужасная весть — раз у них радость случилась всех страшных вестей поважнее. И нахохлился. И в крыло сытым клювом уткнулся. И сквозь сон еще слышал:
— Хвала и слава тебе, Перун!
4
— А-а-а! — это Мокошь кричала, как Мамушка или Щука могли на земле закричать. А она у края небесного сада стояла, а всё равно: — А-а-а! — кричала и следом от ужаса: — И-и-и!
Потому что видела: вот сейчас железная колесница столкнется с деревянной ладьей и та разлетится на части!.. Но Перун успел, развернул коней, и ладья уцелела. А вот Велес в ней пошатнулся, не устоял… И тогда громовержец подхватил его за грудки и к небу сначала поднял, а потом уже в черную бездну швырнул, и молнию следом послал — насквозь молния Велеса-бога пронзила.
— О-о-о! — кричал он, и падал, и снова кричал: — О, проклятье!
И удар тяжелого тела о камни из бездны донесся, и следом — мучительный стон.
— У-у-у! — завыла богиня, и смерчем хотела стать, и к Велесу ринуться, в пропасть, а потом убрала с лица волосы да и вдруг расхотела. Потому что железную колесницу прямо перед собою увидела. И в ней — победителя, вседержителя, громовержца. Борода и усы его развевались, как тучи, глаза, будто звезды, сияли, а голос был грому подобен:
— Что, испугалась, жена? Не бойся! Велес снова повержен!
И вот уже дальше неукротимые, разгоряченные кони его повлекли. И Мокошь с волнением вслед им смотрела. И повторяла вместе с рокочущим эхом:
— Велес повержен, повержен, повержен… И что же из этого? Разве не вечность у нас впереди?
«Велес повержен!» — эхом над садом небесным неслось. И вдогонку — из бездны: «Жар, сын, не верь! Я еще не повержен! Я не повержен, пока сражаешься ты!»
«Так вот оно что!» — Кащей уже веретенное дерево миновал — всё в нежно-зеленой листве и разной величины веретенцах. И снова подумал про Жара, про Велеса, про Дажьбога: «Значит, вот оно что!» — и думать себе запретил. И в то же мгновение во мраке увидел сияние. Оно было слабым, едва ощутимым — золотое сияние яблок — когда он был маленьким, этот же ровный и мягкий свет исходил от Симаргла… И у мальчика не осталось сомнений: перед ним было дерево жизни. И он потянулся к ветвям. А дотянуться не смог. Казалось, что ветви нарочно от рук ускользают. Он потянулся еще раз, а дерево точно на цыпочки встало… И тогда он поправил на поясе меч, подпрыгнул, покрепче схватился за ствол. И ствол задрожал — чтобы сбросить его? А может быть, дереву стало страшно от близости человека? Но сейчас за Кащея думали ноги, глаза и пальцы. И вот уже первое яблоко, теплое, полупрозрачное, лежало в его руке и освещало ладонь. И еще потянулся, и быстро сорвал второе. И спрыгнул на землю — на небо он спрыгнул! И от этого голова на миг закружилась. И он снова себе сказал: не думать! — и пошел, а потом побежал.
Большое, тяжелое веретено, упавшее с веретенного дерева, было белым, а может быть, и седым. Упало и покатилось с пригорка в небесную реку. Не думать! — и все-таки вслед ему посмотрел, и дальше помчался, и возле небесного очага увидел оленя. А колокольчиков на его рогах не заметил. И, яблоки сунув за пазуху, осторожно к оленю подкрался. И стремительно на него вскочил, и обнял за шею.
— Ты только меня через бездну перенеси! — прошептал. — Мы только с тобою поможем Дажьбогу!
И фыркнул олень, и тряхнул головой, и помчал его… Звон, какой оглушительный звон понесся в это мгновенье над садом!
Кащей — бессмертный
1
Распахнутой пастью Жар в бездну светил. Стоял на самом ее краю и потерянно бормотал:
— Отец, ты там как? А мне… мне что здесь? Что мне делать?
И поднял от бездны полный отчаянья взгляд. И Кащея на высоком утесе увидел. Он на олене небесном сидел. Или был он только ужасным видением? И раскрыв пасть пошире, Жар обоих их выхватил из темноты. И оба прищурились так, как видения щурится не умеют!
— Ты?! Живой? — с яростью крикнул Жар.
— Я, живой, — хмуро ответил Кащей.
В заливающем его свете он всё равно был как на ладони — у бога, у этой огромной скалы. И шепнул едва слышно оленю на ухо:
— Прыгни, ну же! Ты ведь небесный!
Но олень лишь испуганно ширил ноздри, и мотал головой, и звенел, и звенел…
— Человек! — это Мокошь кричала, садом небесным несясь: — Перун! Здесь был человек! — И выбежав на утес, и увидев Кащея: — Он здесь! Человек! Как дерзнул ты быть здесь?
И громовержец — над бездной зависнув в своей колеснице:
— Человек? Невозможно! Невероятно!
— Небывало! — воскликнула Мокошь. — Он похитил небесные яблоки!
— Ты похитил небесные яблоки? — пророкотал громовержец.
И Кащей вдруг увидел: они у него под рубахой светились!
— Аха-ха! Молодчина! Похитил! — это Велес из бездны стенал.
— Он похитил их, — голос Симаргла сначала послышался издалека. Юный бог шел по тучам — нет, он по тучам бежал, перепрыгивал с края на край, раздвигал их руками. — Он похитил их, да. Отец! Но вину эту он попробует искупить.