Шрифт:
— Елена, — произнесла она вслух, пробуя свой старый-новый голос, только для того, чтобы услышать его звук. — Елена Гилберт, девочка, ты получаешь слишком много завтраков в постель. — Она потрогала свой живот. Да, физкультура определенно не повредит.
— Ну, поехали, — опять сказала она вслух. — Начнем с разминки и дыхания. Потом немного упражнений на растяжку.
Впрочем, подумала она, когда появится Стефан, все это вполне можно будет отложить.
Однако Стефан так и не появился, даже тогда, когда она лежала, вымотавшись после целого часа физкультуры.
Нет, он не шел вверх по лестнице с чашкой чая в руках.
Где же он?
Елена выглянула в окошко и заметила внизу миссис Флауэрс.
Занятия аэробикой заставили сердце Елены бешено колотиться, и сердцебиение еще не пришло в норму. В такой ситуации разговаривать с миссис Флауэрс было почти невозможно, но девушка все-таки крикнула:
— Миссис Флауэрс!
Чудо из чудес — пожилая леди, развешивавшая простыни на бельевой веревке, остановилась и подняла глаза:
— Да, моя дорогая.
— Где Стефан?
Простыня всколыхнулась волной и скрыла миссис Флауэрс. Когда волна улеглась, пожилой дамы уже не было.
Взгляд Елены упал на корзинку для белья. Она по-прежнему оставалась на месте.
— Не уходите! — крикнула она и стала торопливо натягивать джинсы и новую голубую блузку. Застегивая пуговицы, она стремглав сбежала по ступенькам и оказалась на заднем дворе.
— Миссис Флауэрс!
— Да, моя дорогая.
Елена едва могла разглядеть ее между развевающимися полотнами белой ткани.
— Вы не видели Стефана?
— Сегодня утром — нет.
— Вообще не видели?
— Я все время встаю вместе с солнцем. Сегодня его машины уже не было, и с тех пор он не появлялся.
Теперь сердце Елены заколотилось не на шутку. Она всегда боялась чего-то в этом духе. Елена глубоко вдохнула и помчалась вверх по лестнице.
Записка, записка...
Он никогда не уходил, не оставив ей записки. На его подушке записки не было. Потом она подумала о своей подушке.
Руки Елены стали отчаянно шарить под ее подушкой, затем — под его. Она не стала переворачивать их — и потому, что безумно хотела, чтобы записка оказалась там, и потому, что безумно боялась того, что в ней могло быть написано.
Когда стало понятно, что под подушками нет ничего, кроме простыни, она перевернула их и долго разглядывала белое пространство. Потом отодвинула кровать от стены, чтобы проверить, не завалилась ли записка туда.
Непонятно почему, но Елене казалось, что рано или поздно она найдет записку. Она перетряхнула все постельное белье и стала с упреком смотреть на белые простыни, то и дело, пробегая по ним руками.
По идее, хорошо, что записка отсутствует, ведь это означает, что Стефан никуда не уехал, — вот только есть одно «но». Она оставила открытой дверцу шкафа и теперь, сама не желая того, увидела ряд пустых вешалок.
Он забрал всю свою одежду.
И нижняя полка была пуста.
Он забрал всю свою обувь.
Не то чтобы обуви было много. Однако все, что могло понадобиться ему в длительной поездке, исчезло — и исчез он сам.
Куда он поехал? Почему? Как он мог?
Даже если он отправился искать для них новое место — как он мог? Пусть он только вернется — она устроит ему такое...
...если он вернется.
Она похолодела до костей, она знала, что по ее щекам невольно и почти незаметно льются слезы, она уже собиралась звонить Мередит и Бонни, как вдруг она кое о чем вспомнила.
Дневник.
17
В первые дни после возвращения Елены из загробного мира Стефан всегда укладывал ее в постель пораньше удостоверившись, что ей не холодно, после чего давал ей возможность вместе поработать на его компьютере. Он вел что-то вроде дневника — записывал ее мысли о том, что случилось за день, и всегда добавлял собственные впечатления.
Елена в отчаянии открыла файл и прокрутила его до конца.
Она нашла то, что искала.
Моя любимая Елена,
Я знаю, что рано или поздно ты заглянешь сюда. Надеюсь, что рано.
Милая моя, я знаю, что сейчас ты уже можешь позаботиться о себе сама; я никогда не встречал более сильной, независимой и рассудительной девушки, чем ты.
И это значит, что время пришло. Время уходить. Если я останусь, то неизбежно опять превращу тебя в вампира — а мы оба знаем, что этого допустить нельзя.