– Значит, я ничего не получу? – только и вымолвила Топоркова.

– Получите, получите,– устало махнула рукой Ирина Александровна.– Причитающуюся вам часть суммы в виде компенсации за снесенное строение…

Топоркова задумчиво поднялась. Что ее заботило – смерть ли матери, потеря ли желанной комнаты с верандой,– я не знал. И, признаться, не хотел знать.

Когда она, процедив сквозь зубы что-то на прощанье, вышла из комнаты, мне показалось, что в кабинете стало легче и свободней дышать…

Некоторое время мы с Ириной Александровной сидели молча.

Я видел в окно, как Топоркова вышла из подъезда, села в их автомобиль. Машина медленно выехала со стоянки, свернула на дорогу и скоро исчезла из вида.

– Как это можно…– нарушила молчание Ирина Александровна.– Даже не спросила, от чего умерла мать, как… Где похоронена… Не пожелала отдать последнюю дань – поклониться холмику, под которым она лежит…– Смирнова грустно покачала головой.– А может, это и к лучшему. Нечего ей там делать… Да и зачем оскорблять память матери?…

Зорянск позади. Вот уже два года я в новой должности – прокурор Южноморска, города большого, курортного.

Стояло жаркое лето. Много отдыхающих. На пляжах – не пройти. А скорые поезда, воздушные и морские лайнеры доставляли все новых и новых курортников.

По вечерам набережная и бульвары походили на праздничный карнавал. Фланировали толпы разодетых людей, в парках играла музыка. Перед кафе и ресторанами выстраивались длинные очереди. Казалось, что город все время бодрствует: его улицы засыпали ночью лишь на три-четыре часа, чтобы с рассветом снова проснуться и начать новую бурную жизнь.

Санатории, дома отдыха, пансионаты, гостиницы, а также квартиры многих граждан, времянки, сараи и даже дворы частников переполнены организованными и «дикими» курортниками. Для многих было недосягаемой мечтой попасть в гостиницу «Прибой». Старинное здание с портиками, колоннами и кариатидами. Просторные номера в любую жару хранили успокоительную прохладу; глаз радовали мрамор и медь лестниц, лепные украшения и хрусталь люстр. Ко всему прочему, она располагалась на Капитанском бульваре, славящемся каштановыми аллеями. А до набережной с ее великолепными пляжами было три минуты ходу. Поэтому в «Прибое» останавливались ответственные командированные, известные артисты, прибывшие на гастроли, или маститые режиссеры, приехавшие снимать фильм, хотя в Южноморске было немало современных гостиниц, построенных по последнему слову архитектуры – бетон, стекло, алюминий.

В один из последних дней июля в номере люкс «Прибоя» поселился гость из Москвы, Сергей Николаевич Виленский. Ему было лет пятьдесят. Высокий, подтянутый, с волевым, но несколько утомленным лицом, с сединой в каштановых волосах, Виленский появлялся на людях всегда тщательно одетый, чисто выбритый и благоухающий дорогим одеколоном. Облик его довершали защитные очки в тонкой золотой оправе, сработанные явно где-нибудь во Франции или Италии.

Виленский занимал, по-видимому, немалый пост, о чем говорило наличие сопровождающего его не то секретаря, не то референта по фамилии Зайцев. Роберт Иванович, молодой человек лет двадцати пяти, поселился тоже в «Прибое», но в скромном номере. Каждое утро с портфелем-дипломатом он появлялся на этаже Сергея Николаевича и, справившись у дежурной, у себя ли патрон (так он называл Виленского), скромно стучал в его дверь. Зайцев же и распоряжался насчет завтрака, который доставляли Сергею Николаевичу в номер, сам приносил ему свежие газеты и минеральную воду, сопровождал на прогулку, держась с начальником почтительно и предельно внимательно.

Обедал и ужинал Виленский в ресторане гостиницы. При этом неизменно присутствовал и Роберт Иванович.

Поужинав, Сергей Николаевич в зале не задерживался, и Зайцев оставался один,– видимо, парню было некуда себя деть. На второй или третий вечер он познакомился с солистом инструментального ансамбля «Альбатрос», развлекающего посетителей ресторана.

Антон Ремизов – так звали певца – сразу обратил внимание на Виленского и его референта, потому что метрдотель проявлял к ним особое внимание и даже сам директор ресторана почтительно появлялся возле их столика.

Зайцев, проходя мимо оркестра, бросил какую-то одобрительную реплику. Ремизов, отдыхая после очередной песни, подсел к Роберту Ивановичу. Перекинулись несколькими фразами. На следующий день они случайно встретились на Капитанском бульваре, подошли освежиться к павильончику «Пепси-кола». И сразу нашлась общая тема – джаз. Зайцев оказался большим знатоком современной эстрадной музыки. Через час оба чувствовали себя как старые знакомые.

– В Южноморске впервые? – поинтересовался Антон.

– Впервые,– кивнул Зайцев.– Правда, в прошлом году был с патроном в соседней области. Все думал, заглянем сюда на недельку. Куда там! Не до отдыха было… Да ты, наверное, слышал…

Они уже перешли на «ты».

– Так это твой шуровал? – вскинул брови Ремизов.

Референт Виленского молча кивнул в ответ. Солист «Альбатроса» посмотрел на своего нового приятеля с уважением.

Дело в том, что в прошлом году в соседней области работала комиссия из Москвы, проверяя местные гостиницы. В результате кое-кто лишился теплого местечка, а на некоторых были заведены уголовные дела. В «Прибое» это событие обсуждали все – от уборщиц до директора. Одни громко, вслух, другие – трагическим шепотом. Потому что и в этой привилегированной гостинице роскошные номера нередко предоставлялись, если в паспорт была вложена всесильная полсотенная…