3 часа 30мин пополудни

Второй и третий пароходики, о которых я писал прошлой ночью, тоже сильно пострадали. Судовому священнику с «Авроры» оторвало руку. Спрашивали разрешения зайти в ближайший порт, чтобы доставить его в госпиталь. Адмирал отказал. Шесть снарядов попали в «Аврору». Раненых было сравнительно мало. Выходит, «Аврора» сама виновата, что появилась в такой момент па горизонте, на нашем внешнем траверзе»...

Смертельно раненный капеллан был тот самый священник, который был описан Плешковым в приведенном ранее его письме как самый отважный и кровожадный из всей команды крейсера.

Удовлетворенность же точностью стрельбы русской артиллерии была со стороны Политовского оптимистична. Оказалось, что в «Аврору» было сделано пять серьезных попаданий и несколько незначительных, неизвестное число попаданий получил несчастный «Крэйн», десять 3-фунтовых и один 6-дюймовый снаряд упали на «Мульмейн»... Тем не менее стрельба русских не была такой бездарной, как утверждали потом. Принимая во внимание необученность команд, врожденные трудности найти дальность, а также необходимость целиться ночью, в тумане да еще в такой чрезвычайной обстановке, уже сам факт, что они во что-то попали, делает им честь. Крейсер «Аврора», который был очень далеко, получил повреждения, которых бы хватило, чтобы утопить миноносец.

На «Суворове» штабным начальником шел Семенов, вернувшийся с Дальнего Востока как раз перед отправкой эскадры. Он был старшим офицером порт-артурского крейсера, интернированного в Сайгоне. Будучи в знакомстве с Рожественским, он был прикреплен к штабу адмирала в роли советника, чтобы он мог делиться своим опытом войны с японцами.

Какое влияние в действительности оказал Семенов на поведение 2-й эскадры — не ясно. По-видимому, небольшое. Важно то, что Семенов, обладая литературными амбициями, уже тогда собирал записи для задуманной им книги о походе 2-й Тихоокеанской эскадры. Фактически именно на нескольких семеновских книгах основывается большинство работ о Цусиме, а жаль, ибо во многих отношениях он, как источник, ненадежен. В частности, его свидетельства искажаются попытками изобразить поведение Рожественского и свое лично в наиболее выгодном свете. Приведенный ниже отрывок — описание Семеновым Гулльского инцидента. Заметно, как он старается внушить (прямо не говоря об этом), что прекращением огня эскадра обязана именно ему.

«Дробь матросских ног по трапам, громыхание тележек артиллерийской подачи по рельсам мгновенно рассеют мои сомнения. И вот первый выстрел! Я бросился на задний мостик и почти столкнулся с младшим лейтенантом В., отвечавшим за кормовые прожекторы, и старшим судовым врачом К, который всегда был в курсе всех свежих сенсаций.

— Что такое? Во что они стреляют?

— Миноносцы! Миноносцы! — закричали они в один голос. — Смотри!

Только что выйдя из ярко освещенной каюты, я еще не привык к темноте и ничего не видел. Прожекторы искали вдоль правого борта и впереди. Весь правый борт вел энергичный огонь. Но не было никакой сумятицы. Время от времени слышался звук колоколов артиллерийских приборов, выдававших указания на стрельбу. Очевидно, все было под контролем. Это было не похоже на ту паническую стрельбу в воду, свидетелем которой я был в Порт-Артуре 31 марта.

Я поспешил на передний мостик, где должны были быть Адмирал, командир и другие старшие офицеры. Пробегая через радиорубку, я взглянул на часы и запомнил время: было 12.50 ночи. С переднего мостика, впереди и справа, я увидел серию огней в нескольких милях расстояния, оттуда взлетали ракеты.

Кто-то, сейчас не помню, объяснил мне, что это был отряд Фелькерзама. Вдруг, в лучах прожекторов, я заметил справа по борту, ближе к носу, всего в нескольких кабельтовых, маленький однотрубный пароходик с одной мачтой, который медленно отваливал в сторону. Еще один, похожий на него, шел противоположным курсом и похоже было, что он будто собирается протаранить «Александра», а тот осыпал его дождем снарядов; я видел, что он тонет. Третье судно такого же типа медленно переходило с нашего левого борта на правый как раз впереди по курсу и было взято на прицел командиром 47 мм орудия, стоявшего наверху переднего мостика, который сделал уже по нему несколько выстрелов.

Но тут сам Адмирал схватил его за плечо своей железной рукой и закричал в ярости:

— Как ты смеешь! Без разрешения! Не видишь, что ли?! Это же рыбацкое судно!

С левого борта, где никто не стрелял, к тому же был густой туман, вспыхнули несколько прожекторов и охватили нас своими лучами. В такой момент первое движение — закрыть глаза рукой. Без всякого приказания или разрешения весь левый борт вспыхнул целой полосой огня, когда броненосец открыл беглый огонь по этим прожекторам. Точность этого огня было делом случая, потому что никто, конечно, не мог определить расстояние.

«Вот это да! Настоящая атака!» — услышал я чей-то возглас. Но отвечали ли на нее, на эту атаку, я не могу сказать уверенно, хотя сквозь рявканье наших собственных пушек я, кажется, различал свист приближающихся снарядов (они звучат иначе, чем снаряды удаляющиеся). Почти одновременно над прожекторами, что нас освещали, замигали огни сигнала Табулевича, которые, как все знали, применялись только в русском Военном Флоте.

— Так это же наши: «Донской» и «Аврора»! — закричал я.