Шрифт:
— Эхм… — от голода и переживаний Арчибальд грыз зубочистку. Соседство Маджида его нервировало. — Пойду посмотрю, не готова ли еда. Вы не против? Вот и ладненько. Тебе чего, Мадж?
— Спасибо, Арчибальд. Я заказывал бутерброд с беконом.
— С бе… Э-э… понял. Хорошо.
Лицо Самада стало пунцовым, а потом он взорвался, как помидоры, которые жарит Микки.
— Издеваешьсянадо мной? Хочешь показать мне, какой ты кафир? Давай! Жуй грязную свинью у меня на глазах! Ты же у нас такой умный. Мистер Большой Умник! Мистер Надменный Англичанин в белых брюках и с большими белыми зубами. Ты же у нас все знаешь, даже как избежать суда Аллаха.
— Нет, Абба, я не такой умный.
— Конечно нет.Ты далеко не такой умный, каким себя вообразил. Сам не знаю, зачем лезу не в свое дело, но я хочу предупредить тебя: скоро, Маджид, тебе придетсялицом к лицу столкнуться со своим братом. У меня ушки на макушке, и я слышал, что говорил Шива в ресторане. Здесь сейчас Мо Хусейн-Ишмаэл, брат Микки Абдул-Колин и его сын Абдул-Джимми. И это только немногие, а их сотни, и они все против тебя. И Миллат с ними. Твой Маркус Чалфен многих злит, и среди них — этих, с зелеными галстуками, — есть те, кто готов действовать. Они сумасшедшие и могут сделать так, как считают нужным. Они готовы разжечь войну. Таких немного. Большинство вступает в войну, когда она уже объявлена. Но есть те, которые ее разжигают. И твой брат из таких.
Все это время, когда на лице Самада выражение гнева сменялось выражением отчаяния, а потом какой-то истерической ухмылкой, Маджид оставался абсолютно спокойным. На его лице нельзя было прочитать ничего.
— И ты молчишь? Ты знал об этом?
Маджид ответил не сразу:
— Почему ты не образумишь их, Абба? Многие из них тебя уважают. Мусульмане уважают тебя. Образумь их.
— Потому что. Они, конечно, идиоты, но я не одобряю все это так же, как они. Маркус Чалфен не имеет никакого праваделать то, что он делает. Это не его дело. Это дело Бога. Как только начинаешь иметь дело с творением Божьим, вмешиваешься в саму природу творения, пусть даже мыши, ты берешь на себя роль Бога. Ты думаешь, что творение Бога — это чудо! — можно улучшить. Но этого нельзя. Маркус Чалфен лезет не в дело Бога. Он хочет, чтобы перед ним благоговели, но единственное существо во Вселенной, достойное благоговения, — это Аллах. Зря ты ему помогаешь. Даже его сын от него отрекся. Так что, — сказал Самад, не в силах подавить свой драматический порыв, — я должен отречься от тебя.
— Вот и я. Это картошка, фасоль, яйца и грибы для тебя, старина Сэмми. — Арчибальд подошел к столу и поставил тарелки. — Мой омлет с грибами…
— И бутерброд с беконом, — докончил Микки. Он нарушил пятнадцатилетнюю традицию и сам подал блюдо. — Для юного профессора.
— Он не будет есть этоза моим столом.
— Да ладно, Сэм, — осторожно начал Арчи, — оставь мальчика в покое.
— Я сказал, он не будет есть этоза моим столом!
Микки почесал лоб.
— Хоть убейте, мне кажется, мы с годами становимся фундаменталистами.
— Я сказал…
— Как хочешь, Абба, — произнес Маджид все с той же раздражающей улыбкой всепрощения. Он взял у Микки тарелку и сел за стол к Кларенсу и Дензелу.
Дензел встретил его гостеприимной улыбкой.
— Только посмотри, Кларенс! Это же юный принц в белом костюме. Он пришел поиграть в домино. Как только я его увидел, сразу понял, что он пришел поиграть в домино. Уж это я сразу вижу.
— Можно задать вам вопрос? — спросил Маджид.
— Ко-неч-но. Валяй.
— Как вы думаете, я должен встретиться со своим братом?
— Гм, не знаю, — ответил Дензел после напряженного раздумья и выложил костяшку с пятью точками на стол.
— Мне кажется, вы похожи на молодого человека, который может сам за себя решать, — осторожно добавил Кларенс.
— Правда?
Маджид повернулся к столику, за которым сидели Самад, старательно пытавшийся его игнорировать, и Арчи, копавшийся в своем омлете.
— Арчибальд! Встретиться мне с братом или нет?
Арчи виновато взглянул на Самада и снова уставился в тарелку.
— Арчибальд! Это для меня очень важно. Скажи, встретиться или нет?
— Давай, — горько сказал Самад, — ответь ему. Раз уж он предпочитает спрашивать совета у двух старых идиотов и у человека, которого едва знает, и то только со слов своего отца, так ответь ему. Ну! Отвечай!
Арчи поежился.
— Ну… я не могу… в смысле, это не мне решать… я думаю, если он хочет… но, опять же, если ты считаешь…
Самад стукнул кулаком по тарелке Арчи, омлет подскочил и шлепнулся на пол.
— Решай, Арчибальд. Можешь ты хоть один раз за всю свою жалкую жизнь принять решение?!
— Э-э… орел — да, — выдохнул Арчи и достал из кармана монетку в двадцать пенсов. — Решка — нет. Готовы?
Монетка подлетела и завертелась, как вертится любая монетка в идеальном мире, мелькая то светлой, то темной стороной достаточно часто, чтобы загипнотизировать человека. А потом, в какой-то момент триумфального взлета, ее траектория начала искривляться, и искривляться неправильно, так что Арчибальд понял: она летит не к нему, а куда-то назад, далеко назад. Он повернулся, как и все остальные, чтобы проследить, как она по изящной кривой летит к игровому автомату и попадает точно в щель. И тут же огромный монстр засветился, шарик запустился и начал свой случайный шумный путь в лабиринте из вращающихся дверок, автоматических клапанов, трубок и позвякивающих колокольчиков. Вскоре он, оставленный без присмотра и руководства, испустил дух и свалился обратно в лунку.