Чего молодежь ждет от общения со стариками? Того же, чего с аналогичной легкой снисходительностью ждут от нее старики: почти полного отсутствия здравого ума; и те, и другие считают, что будут не поняты, что слова их пройдут мимо собеседников (и не столько над головой, сколько между ног). А с собой нужно взять что-нибудь подходящее, что придется противнику по вкусу. Например, печенье «Гарибальди».

— Они его обожают, — пояснила Айри недоумевающим близнецам, когда троица друзей, усевшись на втором этаже омнибуса № 52, катила к назначенному месту. — Им нравится в нем изюм. Старики изюм обожают.

— Да ладно! — фыркнул Миллат из-под кокона «Томитроника». — Дохлые виноградины — бр-р! Кому охота их есть?

— Но они правда-правда едят! — упорствовала Айри, запихивая печенье обратно в сумку. — А виноградины на самом деле не дохлые, а сушеные.

— Ага, их сушили дохлыми.

— Заткнись, Миллат. Маджид, скажи ему!

Маджид поправил очки на переносице и дипломатично сменил тему:

— Что еще у тебя есть?

Айри полезла в сумку.

— Кокос.

— Кокос?

— К твоему сведению, — прошипела Айри, отдергивая руку с орехом, чтобы его не схватил Миллат, — старики любят кокосы. Кокосовое молоко можно добавлять в чай.

— И еще, — торопливо прибавила она, увидев, как скривилось лицо Миллата, — у меня есть хрустящий французский хлеб, сырный крекер и яблоки.

— У нас тоже есть яблоки, голова, —сказал Миллат. По неведомым причинам «голова» на сленге Северного Лондона означает «дурак», «идиот», «тупица» — в общем, конченый неудачник.

— Зато мои больше и лучше, к тому же у меня есть мятный кекс и акки с соленой рыбой.

— Терпеть не могу акки и соленую рыбу.

— Кто сказал, что их будешь есть ты?

— А я и не хочу.

— И не будешь.

— Потому что не хочу.

— Даже если б и хотел, кто бы тебе дал?

— Значит, кстати, что я не хочу. Проиграла, — сказал Миллат и, не снимая «Томитроника», с силой прижал ладонь к ее лбу, как полагается в таких случаях. — Позор в джунглях!

— Успокойся, никто тебе ничего не даст…

— Облажалась, облажалась! — повизгивал Миллат, усердно натирая лоб Айри. — Вот так позор!

— Позор не мне, а тебе, это же для мистера Дж. П. Гамильтона…

— Наша остановка! — крикнул Маджид и, вскочив на ноги, едва не сорвал колокольчик.

— Будь моя воля, — раздраженно говорил один старик-пенсионер другому, — давно отправил бы всех обратно в родные…

Но эта древнейшая на свете фраза потонула в трезвоне колокольчика и топоте ног и забилась под кресло, составив компанию прилепленным комочкам жвачки.

— Позор, позор, знай свои приговор! — пропел Миллат. Троица прогрохотала по ступенькам и вывалилась из омнибуса.

У маршрута № 52 два варианта. От уиллзденского калейдоскопа взять на юг, как ребята — через Кензлрайз, Портобелло, Найтбридж, — и наблюдать, как многоцветие улиц сменяется яркими белыми огнями центра города; а можно поехать, как Самад, на север — из Уиллздена в Доллис-хилл и Харлзден — и с ужасом смотреть (если вы, подобно Самаду, слишком впечатлительны и при виде темнокожих людей норовите перейти на другую сторону улицы), как белый переходит в желтый, а желтый в коричневый, покуда не покажется Харльсденская башня с часами, возвышающаяся, как статуя королевы Виктории в Кингстоне, столице Ямайки, — высокая белокаменная колонна в обрамлении черного.

После того поцелуя, который Самад и по сей миг ощущал на губах, он сжал ее руку, требуя назвать место, где они снова увидятся, не здесь, а где-нибудь далеко отсюда («жена, дети»,ни к селу ни к городу пробормотал он), — и удивился, да, удивился, когда вместо «Ислингтон», или «Вест-Хэмпстед», или на худой конец «Свисс-Коттедж» она прошептала: «Харлзден. Я там живу».

— В Стоунбридж-эстейт? — встревоженно спросил он, думая: вот она, изощренная кара Аллаха, и воображая себя лежащим на любовнице с десятисантиметровой финкой какого-нибудь гангстера между лопатками.

— Нет, но недалеко оттуда. Хочешь встретиться?

В тот день Самадов рот — одинокий стрелок на поросшем травой холме — убил его разум и взошел на трон.

— Да. Еще бы, черт возьми! Да.

Самад снова поцеловал Поппи, на этот раз отказавшись от прежнего относительного целомудрия и ловя ее грудь левой рукой, и с блаженством ощутил, как у нее перехватило дыхание.

Далее последовал краткий обмен необходимыми расшаркиваниями, благодаря которым лжецы меньше чувствуют себя лжецами.