— Ты только пойми меня правильно: мое детство не было кошмаром. Меня не били, не оскорбляли...

Она не хотела больше говорить о Лилиане, больше всего на свете ей хотелось одного: чтобы прекратилась сладкая ноющая боль животе, вызванная его теплым взглядом.

Тэннер откинулся на спинку стула. То немногое, что Колетта рассказала ему о своей матери, глубоко его тронуло. А еще глубже тронуло то, о чем она не рассказала.

А не рассказала она ему о мучительном одиночестве заброшенного ребенка. Но эхо этого одиночества в ее голосе он расслышал. В ее карих глазах была печаль, хотя о печали она не произнесла ни слова.

А когда он встал и обнял ее, желая хоть как-то ее утешить, то, к своему изумлению, почувствовал в ней родное существо.

— Мой отец был человеком тихим, — сказал он, отвечая на очередной ее вопрос. — Он подолгу работал на ранчо и значил для меня и для Джины меньше, чем мама. Но это был добрый человек, он любил нас и обожал маму.

— Я уверена, что они воспитали тебя правильно, — сказала Колетта. — Не всякий молодой мужчина в двадцать один год был бы готов стать главой семьи и принять ответственность за ребенка.

Тэннер пожал плечами и отпил глоток виски.

— Вопрос так вообще не стоял, — сказал он. — Других родных, каких-нибудь тетушек-дядюшек, у нас нет, позаботиться о Джине было некому, а я, естественно, не согласился бы на то, чтобы она воспитывалась в приюте. Как только мне сообщили о гибели родителей, я собрал вещи и вернулся домой.

— Вернулся домой?

Тэннер кивнул.

— Я в то время был в Лоренсе, учился на предпоследнем курсе Канзасского университета. Не смотри на меня так, — добавил он, улыбаясь. — Ты-то думала, что я придаю такое значение образованию Джины, так как хочу вроде бы правильно прожить в ней свою молодость.

Колетта заулыбалась, и на ее щеках появились очаровательные ямочки.

— Именно так я и думала.

— А это неправда. Я не проживаю вторую молодость через молодость Джины хотя бы потому, что не считаю свою молодость загубленной. Я не чувствую, что принес какую-то жертву, когда прервал учебу и взял на себя заботы о сестре и о ранчо. Идея насчет моей учебы принадлежала нашим родителям. Сам я хотел просто работать на ранчо.

— И поэтому ты не можешь смириться с тем, что Джину может устраивать работа в магазине?

— Смириться с этим я могу, — возразил Тэннер и принялся разрезать толстый кусок отбивной. — Но если она окончит колледж и получит диплом, то у нее будет некоторый фундамент, который может сослужить ей добрую службу, если она когда-нибудь изменит свое мнение о торговле. Но мы вроде бы договорились сегодня больше не говорить о Джине.

— Ты не ошибаешься, — подтвердила Колетта.

В течение следующих нескольких минут все их внимание было отдано еде, и они обменивались мнениями исключительно о достоинствах блюд.

— Ты умеешь готовить? — спросил Тэннер.

Колетта заулыбалась, и Тэннеру опять пришлось с усилием отводить взгляд от ее ямочек на щеках, а затем, с еще большим трудом, — от выреза на платье и соблазнительной груди.

Ее глаза сверкнули как два топаза.

— Не сомневаюсь, ты ждешь, что я скажу «нет». И думаешь, я только умею покупать консервы и готовые продукты. Так вот: я начала готовить очень рано и вдруг обнаружила, что мне это нравится. Просто в последнее время мне некогда часто варить и печь. — Она отрезала кусок куриной котлеты. — А ты? Кулинар хороший?

— Я лучший в мире знаток блюд из макарон с сыром, — объявил Тэннер.

Звонкий хохот Колетты вызвал в нем взрыв внутренней теплоты.

— Из твоих слов я заключаю, что готовка не является твоей сильной стороной.

— Правильно. — Он пристально посмотрел ей в глаза. — Но есть на свете другие занятия, в которых я хорош. Не хочешь узнать, о чем я?

Наградой ему был легкий румянец на щеках Колетты.

— Это что же, мистер Ротман, вы задумали флиртовать со мной?

— Возможно.

Он понял, что как будто горел на медленном огне с той самой минуты, как она открыла перед ним дверь своей квартиры.

И еще он не мог не отметить про себя, как ласкают ее красивое лицо отблески свечи, как они оживляют ее глаза, как согревают ее зовущую к прикосновениям кожу и как подпитывает их его собственный внутренний огонь.

— С чего бы тебе хотеть флирта со мной? — спросила Колетта, старательно отводя взгляд.

— А почему бы и нет? — Он снова прикоснулся к ее руке и едва заметно погладил. — Ты — чрезвычайно привлекательная женщина, я — нормальный здоровый мужчина, который тебя находит весьма желанной.