– Все! Умираю! – выдавила из себя Тина и, продолжая чихать, ползком добралась до ванной. Там она сумела прополоскать рот и нос чистой холодной водой, тут же закинула в себя две таблетки супрастина, запила их водой из-под крана и через пять минут наконец смогла вздохнуть полной грудью.

Итак, она сидела на краю ванны в распахнутом мокром на груди халате, с лицом, красным от напряжения и уже не требующим никакого растирания, с влажными на лбу, потемневшими прядями волос и издевательскими чертиками в глазах.

– С такими приключениями я не собиралась на свидания никогда в жизни! – сказала отражению Валентина Николаевна, закрутила кран и пошла одеваться.

В первую очередь она надела колготки. Потом достала короткие замшевые сапожки, про которые в магазинном чеке было написано, что они "ботильоны". Обувь с таким названием следовало уважать, и, прежде чем натянуть их на ноги, Тина провела по ним пару раз щеткой. Затем положила на смятую, разобранную постель черное платье и стала краситься и причесываться. Нанеся завершающий мазок помады, Валентина Николаевна выглянула из окна гостиной во двор. У ее подъезда стояла темно-серая "восьмерка", а возле "восьмерки" в той же самой куртке, что и в магазине, стоял Владимир Сергеевич Азарцев собственной персоной и разглядывал бумажку с адресом.

– Елки зеленые, все-таки приехал! – воскликнула Валентина Николаевна, хотя сомнений у нее, в общем, не возникало. "Что же мужики-то мои вечером будут есть без меня? Суп-то, наверное, поленятся разогреть!" – с раскаянием подумала Валентина Николаевна, побежала натягивать платье и наткнулась на Чарли. У этой собаки была удивительная манера каждый раз подворачиваться под ноги в тот момент, когда нужно собраться как можно скорее.

– Ну, ты тут еще! – возмущенно сказала Валентина Николаевна и, вернувшись к холодильнику, дала Чарли кусок колбасы. Он благодарно вильнул хвостом и снова улегся в коридоре посреди дороги.

Платье вползло на тело сверху вниз, как футляр, и тут же прилипло к ногам. Десять секунд ушло на то, чтобы найти антистатик и сбрызнуть колготы. Теперь одной рукой Тина нашаривала в шкафу парадную черную сумку, а другой, изогнувшись, пыталась застегнуть на спине длинную "молнию". Сумку в шкафу она нашла, а вот замок застежки заело. Причем заело посередине спины, в самом неудобном для застегивания месте, где-то между лопаток.

– Какой же черт придумал шить такие узкие платья! – в сердцах выругалась рассерженная Тина, пытаясь извернуться как червяк и выползти из футляра. Но не смогла – ни через голову, ни через ноги. Тина опять выглянула в окно. "Восьмерка" стояла на прежнем месте. Азарцев присел на хлипкую влажную лавочку, подстелив под себя все тот же журнал с красотками, уже порядком измятый, и внимательно разглядывал лежавшие под ногами желтые листья клена.

– Прямо "Три тополя на Плющихе", – сказала Тина и повернулась к Чарли: – Ну, что теперь делать?

Чарли вопросительно приподнял уши и постучал по полу хвостом. Тина вздохнула и медленно пошла в спальню. Там она уже без энтузиазма на всякий случай повязала на шею шелковую косынку в надежде, что та закроет прореху на спине, но номер не прошел. Прореха зияла; более того, платье, узкое в талии, теперь некрасиво съезжало с плеч. Идти прямо так, надев сверху пальто, было немыслимо. И Тина легла на кровать прямо в ботильонах и в незастегнутом платье и беспомощно, по-детски, заплакала. Ей было жалко себя не оттого, что, видимо, сорвалось свидание, на которое она и не очень-то хотела идти, а оттого, что, несмотря на усталость, она все-таки встала, накрасилась, собралась, пережила жуткий приступ чихания и в конце концов так глупо осталась дома из-за не вовремя заевшей застежки! Чарли пришел к ней в комнату, лег на коврик перед кроватью и время от времени тяжело, по-собачьи, вздыхал.

На часах была ровно половина восьмого, когда все-таки раздался деликатный звонок в дверь. Чарли навострил уши и побежал в коридор за Тиной.

"Скажу, что у меня зверски болит голова!" – решила Тина и, накинув на платье кофту, в которой была на работе, пошла открывать. Увидев ее, Азарцев радостно улыбнулся.

– А я уж испугался, что вас что-то задержало в больнице! Хотел уж ехать за вами назад в больницу! – Его тон был настолько по-домашнему прост, что Тина, неожиданно для себя, сказала чистую правду:

– Я уже было совсем собралась, но в последний момент заело застежку на платье, и я теперь не могу ни застегнуть его, ни переодеться!

– Ну-ка, покажите! – сказал Азарцев тем тоном, которым обычно говорят врачи, когда хотят осмотреть больного. Валентина Николаевна без всякого стеснения стянула с плеч старую кофту и повернулась к нему спиной. Чарли занял место у двери и стал напряженно рычать: он увидел, что Азарцев приближается к хозяйке на недозволенно близкое расстояние.

– Минутку, – сказала Тина. – Свои, Чарли, свои! – И, успокоив собаку, включила в коридоре свет, чтобы Азарцеву было лучше видно.

– Да ничего страшного! – сказал Владимир Сергеевич после секундного разглядывания замка. – Просто ткань платья сбоку попала в "собачку". Сейчас я ее освобожу!

Но сделать это оказалось не так-то просто. Во-первых, ткань заело достаточно крепко, а во-вторых, Азарцеву мешала сосредоточиться спина Валентины Николаевны. Причем именно те особенности кожи Тины, которые ужасно не нравились ее свекрови.

"Да она у тебя будто лягушка пятнистая!" – как-то с раздражением сказала свекровь сыну, однажды увидев, как Тина переодевается (ее спина была покрыта веснушками). Тот только плечами пожал. А вот Азарцева веснушки Тины почему-то умилили. Он наклонился к застежке и почувствовал теплоту живой кожи, не молочно-белой, а желтовато-розовой, именно того оттенка, что называется "персиковый". И по всей ее теплой персиковой спине были разбрызганы небольшие желтые пятнышки, будто осколки солнца. Все это нежное великолепие благоухало, словно воздух в жаркий летний день где-нибудь на прогретой солнцем поляне. И еще Азарцева ужасно взволновали черная бретелька комбинации и кусок кружевного черного лифчика, видимый в открытой части спины. Ему ужасно нравилось, что лифчик не болтается на спине, как у худосочных манекенщиц, а мягко вдавливается в здоровое, ароматное тело.