Нет, жизнь обернулась к ним, докторам, очень несправедливо! Все чаще читают и пишут люди о том, какие молодцы те, кто сумел быстро сколотить капитал. Хвалят тех, кто сумел рискнуть, завести свое дело, выиграть – и теперь пьет шампанское за победу. Но вот он, Барашков, оказался в той области, где рисковать можно только чужой жизнью или здоровьем. Так нужен ли кому-нибудь такой риск? А если ему, как и другим, придется уйти, чтобы выжить, кто тогда будет лечить простых людей, которые не попадут в ЦКБ, в клинику мединститута, в Швейцарию или к Дебейки? Как тогда быть? Может, они не нужны? А кто же будет лечить тех, чья судьба – обслуживать богатых, тех, кто рискнул и выиграл? Лечить тех, кто нужен, чтобы мыть, стирать, вытирать пыль, подстригать кусты, делать машины, продавать билеты, выгуливать собак и лечить их, если с ними что-то случится? И потом, врачу трудно начать шить меховые шапки в собственном ателье, играть на бирже или впаривать ни в чем не повинным больным пищевые добавки. А в его специальности пищевые добавки точно никому не нужны. Экономисты – и в Африке экономисты. То же относится и к журналистам, продавцам, юристам и политработникам. На последних смотреть – вообще одно удовольствие. Выпускники Военно-политической академии имени Ленина стоят со свечками в церкви и истово крестятся на иконостас так же, как раньше в почетном карауле стояли у портретов Маркса и Ленина. А он, Барашков, как выучился на врача, так и будет врачом до самой смерти. Виноват ли он в том, что жизнь его пришлась на время перемен? Если государство не платит ему за то, за что платят во всем мире?

А что говорят, что медицина у нас плохая, так это неправда. У нас бедная медицина, потому что денег на нее не дают. Но бедная и плохая – совсем не одно и то же. Не уверен он, что на Западе без компьютеров, без лекарств, без новейшей аппаратуры смогли бы лечить больных так, как они это делают в своем убогом, обычном реанимационном отделении простой московской больницы. Вон кто приезжает с отдыха из-за границы после столкновения с их страховой медициной рассказывают, что их врачам до наших как до Луны. А что есть и в нашей среде олухи безграмотные, рвачи и сволочи, например такие, как попались вчера его жене, – так среди врачей их столько же, сколько и среди представителей других профессий, нисколько не больше.

Барашков сделал два шага с кресла, чтобы подвинуть штору. Пес с усилием приподнялся на передних лапах и угрожающе заворчал. Барашков попятился, вернулся назад.

– Да лежи, ты, лежи! Ничего я тут не возьму! Не нужна мне твоя штора. Не волнуйся, охранник!

Барашков, плюнув на штору, снова сел в свое кресло. "Вот так и я, как собака, – думал он. – И все мы в отделении, как этот пес. С перебитыми лапами, пострадавший от халатности, от глупого недосмотра хозяина, превозмогающий боль, поддерживаемый лекарствами, все равно выполняет свой долг охранника и защитника. И будет выполнять, пока не умрет. Но ведь я человек. Почему бы мне не попробовать вырваться из этого замкнутого круга? За жену обидно, за дочку. Она умненькая, хочет учиться. И именно на врача. Я должен же что-то сделать, чтобы ей помочь! Я могу думать, применить свои знания, опыт в другом месте, в другом деле. Сколько докторов сейчас объединились в бригады, оказывают помощь наркоманам и пьяницам, выводят из комы и из запоя. Почему бы не попробовать и нам? Тина не права, что рынок уже занят. Сейчас этих наркоманов столько развелось! Сколотили бы бригаду – Ашот, я и Марина. Ездили бы все вместе или мы с Ашотом по очереди. А Марина нужна. Хорошая сестра всегда нужна. Опять же и она бы зарабатывать стала. Но она, правда, странная в последнее время. Как-то истерично себя ведет. И этот сегодняшний ее выпад против Тины…"

Мысли Барашкова вернулись к сегодняшнему дню. Он вспомнил, как они вместе выходили из больницы. Ашот повел Таню к своей машине. Предложил подвезти и Мышку, но та отказалась и помчалась через дорогу к троллейбусу. А он, Барашков, остался вдвоем с Мариной. Та кивнула ему и пошла. Он посмотрел ей вслед и увидел, как ладно сидит на ней черная курточка, как хорошо сочетается она с Марининой длинной юбкой с разрезом, как блестит на Марининой ноге черный лакированный ботинок на здоровенном каблуке.

– Постой, не хочешь со мной подежурить еще разок, только не в больнице? – спросил он.

– Не в больнице? А где? – Марина нерешительно остановилась.

– В одном богатом доме. Там заболела собака и нужно каждый час делать уколы. А я собак боюсь, – добавил Барашков – и каким-то образом почувствовал, что последнее он сказал зря. – Доход пополам! – сказал он, надеясь исправить положение.

– Да идите вы все к чертям собачьим! – вдруг закричала Марина и, опять отчаянно зарыдав, побежала от него по дорожке.

"Чего это она? Наверное, устала", – только и пожал Аркадий плечами и, последний из всех, вывел свою потрепанную машину с больничного двора.

Ашот и Татьяна летели в темноте Садового кольца, как внутри кольца Сатурна, среди желтых и красных огней несущихся рядом машин. Когда Ашот брался за рычаг коробки передач, он касался рукавом блестящего платья Татьяны, что вызывало у него прилив нежного интереса к этой странной девушке, к которой он давно присматривался.

– Ты хорошо водишь машину, – заметила Татьяна. Ашот в ответ улыбнулся. Он вспомнил, что у них дома водить машину считается таким же необходимым делом, как читать и писать. В его детстве особенно престижным считалось иметь черную "Волгу". Теперь, когда он вырос, главный начальник их местной администрации имел уже серебристо-бежевый "Мерседес". А сам начальник оставался тем же самым. Впрочем, Ашот не был дома уже более шести лет.

Локоны у Татьяны развились. Она заколола их специальным гребнем, свернув в "бабетту", а две волнистые пряди спустила вдоль лица по щекам. И эта прическа шла ее правильному профилю не меньше, чем утренние локоны.

– Может, я и нарушила твои планы, Ашотик, – сказала она. – Но ты просто обязан меня выручить, если ты настоящий друг! Сейчас у меня дома будет жуткая скукотища! Родители, упиваясь собой и тем, как правильно они меня воспитали, начнут произносить за шампанским невыносимые банальности, желать мне успехов в работе и счастья. На столе будут филе из индейки, морковный салат, помидоры с сыром, копченая колбаса и бутерброды с икрой. Знаю заранее. Все как всегда. Каждый год.

– М-м, совсем неплохо! – заметил Ашот, ловко увернувшись от подрезавшей его сзади не новой "Тойоты".