Чистяков зевнул, бросил внимательный взгляд на затихшую Нику и вышел все-таки поставить чайник. В ординаторской написал сам себе записку: принести из дома провода и вилку, чтобы поменять в старом чайнике.

"А то сгорим тут все к чертовой матери! – подумал он. Потом положил себе на тарелку маленький кусочек торта, оставшегося от праздника, а львиную долю оставил полакомиться сестре. – Девчонки любят сладкое, а мне уже давно пора худеть!" Он вздохнул и налил себе чаю. Дежурство его продолжалось.

Поколение пепси вовсе и не спало, а проводило время по-разному. Ашот и Татьяна снова ехали по Садовому кольцу, теперь в обратном направлении. Ашот хотя и устал, вызвался отвезти красавицу в ее маленькую квартирку на Ольховке. Он любил ездить по Кольцу, особенно ночью. Не заблудишься. В крайнем случае опять приедешь туда, откуда выехал, – и можно снова начать движение. Ночная Москва представлялась Ашоту освещенной паутиной дорог, по которой ползает с разной скоростью множество маленьких паукообразных, чутьем отыскивая свои пути в лабиринте радиальных и круговых нитей.

"Какой огромный город! – думал он. – И каждый должен найти в нем свою дорогу!"

Таня ехала молча, тоже думала о чем-то своем.

А на другом конце города Мышка, отпустив домработницу, доставала из посудомоечной машины вымытую посуду и расставляла ее в шкафы. Затем пришла к отцу, просматривавшему газету в гостиной, и залезла к нему на колени. Когда они оказывались рядом, сразу было видно, что этот большой мужчина и эта миниатюрная девушка – отец и дочь. У них были одинаковые лица. Только выражение круглых блестящих глаз у дочки было пытливое, радостное, а у отца такие же круглые глаза под треугольничками бровей выражали силу, недоверчивость, ум.

– Что в больнице? – зевая, спросил отец, одновременно выключая сотовые телефоны, которые трезвонили каждые три минуты и мешали разговору.

– Такие дела! – сказала Мышка. – Такое творится! – И она подробно рассказала о девочке Нике, о раненом кавказце, о повешенном, об алкаше, с которым "даже сама Валентина Николаевна не знала вначале, что делать"… В середине рассказа о том, как Таня легла на прямое переливание крови, послышался легкий храп и посапывание носом.

– Ну папочка… – укоризненно протянула Мышка и слезла с колен. – Пойдем, отведу тебя в спальню!

– Слушай, – встрепенулся отец, зевнул и мотнул головой, стряхивая сон. – Если тебе так нравится эта твоя больница, давай я тебе ее куплю со всеми потрохами!

– Да ты что! – засмеялась Маша. – Наша больница совсем не будет приносить прибыли. Она же для бедных! А вы с мамой все время учили: никакое знание, умение и вложение денег не должно пропадать зря.

– Если вложить много денег, можно постараться, чтобы она не была убыточной.

– Папа, кто же тогда будет лечить простых людей? Наша больница муниципальная, существует на бюджетные средства. А их никогда нет. У нас все оборудование двадцатилетней давности.

– Так давай купим оборудование!

Мышка задумалась, замолчала.

– Нет, папа! Я еще не готова. Я пока еще не самостоятельный специалист. Многого еще не понимаю. А если раскроют, что ты у меня богатенький Буратино, то отношение ко мне будет совсем другое. Пока пусть остается все по-прежнему, а потом будет видно.

– Не вижу смысла это скрывать, – сказал отец. – Время идет… Но, впрочем, как скажешь. Хотя можно подарить что-нибудь из оборудования сейчас и инкогнито.

– Если подаришь инкогнито, до нас ничего не дойдет. Осядет по дороге в других отделениях, где работают более хваткие. Да я и не уверена в конечном счете, что мне потом будет все это надо…

– Что же твоя начальница такая фефела, что до нее никогда ничего не доходит?

– Нет, папа, она не фефела. Я ее уважаю, она не плетет интриг, не бегает "на цирлах", не унижается. Она же понимает, что ходить требовать что-то у главного врача бесполезно. Пока старое оборудование работает, его не спишут. А специфика работы такая, что перейти на коммерческое обслуживание мы не можем. Получается замкнутый круг. Разомкнуть его можно только волевым решением – если главный врач по своей воле вдруг решит изменить политику и выделит деньги. А он не даст. От нас нет коммерческой отдачи.

– Так, может, дать деньги с условием, что ты будешь ими распоряжаться?

– Я ведь только учусь… Я пока не знаю, что будет дальше. Может быть, я соскучусь по маме так, что уеду жить к ней. А брать на себя ответственность… Кстати, мама звонила? Где она сейчас?

– Ведет дела в Варшаве. Неплохо идут.

Мышка промолчала. Обвела взглядом огромную спальню. Стряхнула соринку с гардин.

– Знаешь, папа, чего мне сейчас больше всего хочется? – спросила она.

– Ну? – спросил отец, скидывая начищенные до блеска ботинки, не развязывая шнурки.