— Готово, — прохрипел он, закручивая сильными рывками последний болт. — Спускайте меня — посмотрим, как она действует.

Келлн с гордостью наблюдал, как антенна медленно опускалась и поднималась. Все работало прекрасно.

— Отлично, — сказал я Келлну и радистам, собиравшим свои инструменты, перед тем как спуститься в лодку. — Теперь позаботьтесь о своих руках.

Я решил попытать счастья как фотограф-любитель, взял фотоаппарат и спустился на лед. Стало еще темнее, и для определения экспозиции мне пришлось использовать фотоэкспонометр. Если вам когда-нибудь приходилось работать с маленькими кнопками или рычажками не снимая рукавиц, вы легко представите себе мое положение. Наконец я не выдержал, снял свои огромные рукавицы и засунул их в карманы. Теперь я легко мог делать все, что несколько минут назад представляло для меня большую трудность.

Мне хотелось сделать несколько снимков «Скейта» и сфотографировать лед, наросший на его рубке. Им лодка покрылась сразу, как только поднялась из глубины на сильный мороз. Слой льда придавал кораблю серый глянцевитый блеск, который я и пытался схватить с помощью световой вспышки. Я так этим увлекся, что совсем забыл о морозе. Внезапно я заметил, что мои пальцы потеряли чувствительность. Было такое ощущение, как будто их совсем нет. Кожа на пальцах стала белая, как паста. Я сразу же потерял интерес к фотографированию, засунул руки в карманы и побежал на лодку.

Там мучился с обмороженными руками Эл Келлн.

— Но я ведь каждого предупреждал! — гремел доктор Арнест. — Почему вы не надеваете рукавиц? Ведь для этого министерство и выдало вам их.

Я вежливо объяснил доктору, что мы с Келлном отморозили пальцы, выполняя очень важную работу, и что ему лучше заняться нашими пальцами и не выходить за пределы своих функций.

Доктор посмотрел на мой фотоаппарат, лежавший на столе, и усмехнулся. Налив в умывальник теплой воды, он сказал:

— Кладите сюда руки, и я вам гарантирую, что после этого вы будете надевать рукавицы.

Он был прав. Когда пальцы начали приобретать чувствительность и по ним снова стала пульсировать кровь, мне показалось, будто каждый палец по очереди кладут на стол и ударяют по нему изо всей силы молотком. Я решил либо научиться работать с фотоаппаратом в перчатках, либо вообще отказаться от фотографирования.

Этот случай еще больше убедил меня в нашей полной неспособности оберегать себя от мороза в этих районах. Изнеженные, не приспособленные к жестоким холодам арктической зимы, мы можем смело вторгнуться сюда только на короткий период времени. Оставшись здесь на более длительный срок без теплого укрытия, мы, безусловно, погибли бы. Если бы мощный источник атомной энергии, пульсирующий в сердце «Скейта», вдруг остановился, металлический корпус нашего корабля не выдержал бы мороза, окружающего лодку. Мы не смогли бы выжить, ведь у нас не было ни палаток, ни саней, ни собак. Теперь гораздо больше, чем прошлым летом, наша жизнь зависела от благополучия «Скейта».

После ужина мы погрузились и снова взяли курс на Северный полюс, до которого оставалось менее двухсот пятидесяти миль. За ночь мы преодолели это расстояние и утром 17 марта подходили к назначенной точке — полюсу.

Я бегло просмотрел ленту записи показаний эхоледомера за последний час. Мы проходили район тяжелых льдов. Никаких признаков тонкого льда не было. Уолт Уитмен сообщил, что шансы на всплытие около полюса весьма слабы. Неужели это место всегда будет приносить нам неудачу?

Я еще подробно не говорил экипажу о предстоящем богослужении на полюсе в память Хьюберта Уилкинса, и прежде всего потому, что не был уверен, что оно состоится. Однако в это утро я объявил по радиотрансляционной сети, какая задача стоит перед нами и каким образом мы надеемся ее выполнить. По приходе на полюс мы должны будем начать поиски тонкого льда, двигаясь переменными курсами, но оставаясь все время в этом районе. Если сразу нам не удастся обнаружить ничего подходящего, нужно будет набраться терпения и продолжать поиски. Как известно, ледовый покров постоянно двигается, и переместившийся сюда новый лед может оказаться более пригодным для всплытия. Предполагая, что лед передвигается в среднем со скоростью две с половиной мили в сутки, можно рассчитывать, что за сутки над Северным полюсом пройдут четыре с половиной километра льда. Возможно, что нам удастся найти то, что мы ищем.

Наш опыт будет представлять ценность и с военной точки зрения. Когда мы вернулись из Арктики в конце 1958 года, многие высшие офицеры хотели узнать, каковы шансы на всплытие лодки в заданной географической точке Арктики, — не в такой точке, как дрейфующая станция «Альфа», которая вместе со льдами меняет свое место, а в точно указанной широте и долготе. Ну что же, посмотрим!

За завтраком разговоры, как обычно, вертелись вокруг льда. Сегодня возник вопрос, почему для обозначения столь важных для нас районов с тонким льдом мы пользуемся такими громоздкими названиями. До сих пор мы эти места называли недавно замерзшими разводьями, но это название слишком длинное и потому неудобное. Нам нужно было новое. Много разных названий было предложено, но ни одно из них не подошло. Тогда доктор Лайон, который с моих слов знал, как выглядят замерзшие разводья в перископ, сказал:

— Почему бы не назвать их «фонарями»?

Действительно, замерзшие разводья с тонким льдом напоминают световые люки. Они похожи на просвечивающее зеленовато-голубое стекло на темном потолке. Места, где лед достаточно тонок, чтобы пропускать свет в темноту морской глубины, мы и искали, ибо только через них можно было подняться наверх, к свету и воздуху. Стало быть, это действительно «фонари».

Однако, подойдя к Северному полюсу, мы не обнаружили ни одного «фонаря». Мы медленно маневрировали, прокладывая курсы по указаниям штурмана Билла Леймена. Зейн Сандуский и Боб Уэйделл методически наносили показания зеленых трубок приборов на листы графленой бумаги. Медленно, но верно мы вели лодку в ту точку, из которой всякое направление будет направлением на юг. «Скейт» снова приближался к Северному полюсу.