«Хотя… кто-кто, а Срачкороб уж точно не дикарь и не дурак. И дело не в том, что он успел получить высшее исламское образование, впрочем не пошедшее ему впрок, как и принятие христианской веры, кстати, характер… За свою жизнь он успел побывать во многих странах, спустить не одно состояние, так что…» – Аркадий несколько раз демонстрировал Юхиму свою зажигалку и знал, что того она чрезвычайно привлекает. Но что настолько, чтоб вспомнить о ней при посторонних… – «Видно, здорово он на неё запал. Да и это в двадцать первом веке зажигалка стоила несколько гривен, а сейчас, учитывая наличие в ней слабенького лазерного указчика-фонарика… аналогов ещё сотни лет не будет, если какого другого попаданца не занесёт. А уж какие шутки он сможет с её помощью сделать… а ведь придётся отдавать. И не столько из-за жеребца, сколько… уж если имеешь такую нужную для друга вещь – делиться надо».

– Ох и жук ты, Юхим. Добре, будет тебе, что просишь, только с некоторыми условиями. Сам понимаешь… А кобыл всё-таки возьми. Ну хоть одну, а то… эээ… нехорошо себя буду чувствовать.

– Согласен! И с условиями, не дурак, понимаю, и кобылу возьму, так уж и быть.

– О чём это вы говорите? – влез в разговор стоявший рядом и слышавший весь разговор молодой казак. Бедно одетый, голубоглазый и русоволосый, с наивным и открытым лицом.

– А оно тебе надо? – пристально глядя любопытствующему в глаза, спросил его попаданец.

Парень оказался либо невероятно нагл, либо непроходимо туп, потому что вместо того, чтоб завянуть и прикинуться листиком, он, поморщив немного лоб, ответил:

– Дык любопытно ж.

– Любопытной Варваре нос оторвали, – немедленно отреагировал Аркадий. – А ещё, если ты не знал, те, кто слишком много знают, плохо спят и недолго живут.

После чего повернулся к наглому новику спиной и обратился к Срачкоробу. Новик, видимо вразумлённый товарищами, к колдуну больше не приставал.

– Слушай, Юхим, а среди освобождённых женщин нанять какую-нибудь для ведения хозяйства не удастся? Пусть не молодуху-красавицу, а бабу постарше.

– Бог его знает! А зачем тебе это? От них, баб, одни несчастья. Казак должен любить только свою саблю острую да волю казацкую [21] .

– Да я не для любви, хотя попадись подходящая – не отказался бы. Мне б бабу для стирки и уборки, ну и для готовки. Джуры часто такое наварят, что без вина в рот не пропихнёшь, а пить через день никакого здоровья не хватит.

– Казацкое брюхо должно всё переваривать. Но если хочешь, давай к Денису подъедем, может, он чего посоветует.

Брать в дом замужнюю Аркадий побоялся. За прелюбодеяние на Дону обычно казнили. Секс без супружества считался недопустимым, единственное исключение делали для овдовевших казачек, их грешки «не замечали». Иметь в доме, полном парней и молодых мужчин, селянку – означало устроить провокацию для собственных джур. Защитить муж её не смог бы, но любая его жалоба могла привести к казни и жены, и любовника.

«Оно мне надо? Дьявол, получается, и мне самому не стоит заводить жену, во избежание… Не случайно подавляющее большинство сечевиков и донцов – холостяки. Есть, наверное, в этом какой-то кондовый, а также посконный и лапотный смысл. С другой стороны, здоровому, крепкому мужчине тесные отношения с противоположенным полом не просто приятны, а можно сказать – необходимы. Это же в нас природой заложено. И большинство атаманов жён имеют. Хреново жить в чужом, не родном для тебя мире. Естественные для его обитателей вещи кажутся странными или глупыми, а твои некоторые привычки могут стоить жизни. Хорошо, что я и в двадцать первом веке ходоком по бабам не был, а то давно сгорел бы, как шведы под Полтавой, никакие атаманы не отмазали бы».

Размышления попаданца по поводу нескладывавшихся отношений с женским полом прервал атаман Григорьев:

– Аркадий, вы, характерники, безумие лечить умеете?

– Смотря какое. Если лёгкое, то можем из него человека вытащить, ну а в тяжёлых случаях помочь может только Бог. Ну, может, ещё святые отцы, но мне со святыми встречаться не доводилось.

– А чёрт его знает, как сильно она с ума сошла! Боюсь – неслабо.

– Кто?

– Да баба одна из Малой Руси. Видно, татары её дом разорили и детей на глазах побили, вот она и того… Ну а когда они открыли, что гонят сумасшедшую, убивать не отважились, юродивых мусульмане так же почитают, как и мы, христиане. Вот и шла она на юг вместе с ними, никто её по пути не обижал, и так уже обижена дальше некуда. Мне сказали, что она как спящая всё это время шла, ничего не замечая. Даже освобождение из полона её не тронуло. Потухшая она какая-то. А тут… один черкес из тех, что к любой дырке пристраиваются, и попробовал завести несчастную в сторонку. Она-то, бессловесная, пошла-то. Так её как Господь оберегал: он сразу на степную гадюку напоролся, да до того неудачно, что через три дня похоронили. Теперь её в придачу и побаиваться стали. Ведьма, говорят. Глазищи, грят, чёрные, сглазить могёт. Ума не приложу, что с ней делать.

– Что, так плоха?

– Дык говорю ж, как будто спит наяву, ничего не видит. Ведут – идёт, посадят есть – ест, а сама по себе… нет, жить не сможет. Пропадёт. Непременно пропадёт.

«Не было печали, купила баба порося. Мне только чокнутой бабы для полного счастья не хватало. И вот атаман хитрец, послать его пешим маршрутом по известному адресу не могу. Сам себя человеком перестану считать. Придётся принять участие в устройстве её жизни. Если уж котят случалось пристраивать, то человека бросить в беде…»

Аркадий вслух выразил согласие помочь несчастной бабе, и её вскоре привели. Невысокая, по меркам двадцать первого века, на вид меньше метра шестидесяти, не фигуристая, с серыми какими-то волосами, судя по бровям и прядке, выбившейся из-под платка; тусклой, сероватой кожей, неопределённого возраста. На правильном, но невзрачном лице бросались в глаза огромные чёрные глаза. Совершенно безучастные. Пустые.

– Ты гляди, а ведь и правда на ведьму похожа! – отозвался, рассмотрев приведённую женщину, Срачкороб. Казаки из привратного куреня дружно перекрестились.