Она подхватила меня и понесла. Я оказался легким и мягким, я чувствовал тепло ее красивой руки, я прижимался глазами к ее тонким, чуть влажноватым пальцам.

Наверное, это была кухня, я не успел разглядеть… Женщина сдвинула какую-то крышку, приподняла меня. И сунула в тесное отверстие, которое оказалось под крышкой. Пальцы ее разжались, и я полетел вниз, ударяясь и царапаясь, по темной зловонной трубе.

1998 г.

Здравствуй, родной наш сыночек!

Спасибо тебе огромное, миленький, что часто пишешь нам, не забываешь! Почти каждую среду (а это единственный день теперь, когда почта наша работает) приходят от тебя весточки. Они нас очень поддерживают, ждем их с нетерпением, ими, без преувеличения, и живем.

А у нас все по-прежнему, продолжаем бастовать. Уже вот третью неделю. Из шестнадцати пунктов требований осталось теперь два: выплата долгов по зарплате и чтобы оставили школу в статусе средней, хотя бы до конца учебного года. Сколько лет шли об этом разговоры, а теперь вот взяли все-таки и убрали после первого полугодия десятый и одиннадцатый классы. Хоть в них и учатся в общей сложности семь человек, но всё же, да и ребята способные, а теперь как? Ездить в Захолмово за двадцать пять км или (второе куда проще) будущей осенью идти в ПТУ. Вот так. Скоро, может, вернемся в царское время, когда один учитель вел разом урок у нескольких классов. Учителей не хватает ни по химии, ни по географии, ни по биологии, не говоря уже про музыку и изо. Учительница физики собирается перебираться в Черногорск с семьей, появилась возможность; у историка Юрия Андреевича скоро закончится срок этой его выработки вместо армии, тоже уедет. Мою театральную студию и эстетику, скорее всего, сократят. Со студией, правда, хитро решили поступить: в районо предлагают сделать ее платной. Смешно! Кто в деревне будет платить? И чем? Многие еще и этих новых денег не видели, с обрезанными нулями, не знают, как они и выглядят.

Нам, учителям, чтобы задобрить, что ли, немного выдали – семь процентов от зарплаты. Это двадцать семь рублей. Литр постного масла, или двенадцать булок хлеба, или десять пачек «Примы» отцу. Одна надежда на мою пенсию по инвалидности и на запасы. Надеемся, до весны голод нам не страшен, а там уж начнем в земле ковыряться.

Погода у нас стоит эти дни очень переменчивая. Днем доходит до минус пяти, а ночи холодные – под тридцать градусов. У отца давление шалит от этого. А грипп нас, слава богу, не коснулся. В новостях слышали – столько смертельных случаев! Ужас просто! Никогда, наверное, такого не было в прошлые годы. Молю Бога, чтоб тебя там не коснулся тоже, в больших-то городах он переносится куда тяжелее. Купи, сынок, чеснока, лимонов, аспирина, парацетамола, анальгина, они стоят недорого, но более или менее все-таки помогают. Будь осторожен, одевайся теплее, шапку носи! У нас тут с лекарствами (конечно, имею в виду городские аптеки) совсем стало плохо, по льготным рецептам ничего купить нельзя, да и без рецептов тоже мало что есть. Надеюсь, что у вас там хоть, в Москве-то, получше. Действителен ли у тебя страховой полис? Это теперь очень важно, сынок, без него нигде не принимают. Человек может хоть как болеть, а полиса нет – всё, не лечат. Сколько таких случаев передают! Так что, сынок, оформи, если у тебя он просрочен. Обещаешь? Не дай бог что.

Спасибо, что написал, какие у вас цены. Здесь почти так же. Даже не могу понять, высокие или нет. Если бы платили зарплату – жить (питаться) можно, а вот как без денег? Земля спасает, но не у всех же дачи, участки.

Правду ли ты пишешь, что с деньгами у тебя все в порядке? У нас есть в заначке триста рублей на черный день. Вот еще надо и целлофан купить, шланг для полива весь дырявый – хоть заматывай изолентой, хоть нет, толку мало. Колесо надо хотя бы одно обязательно. Надо к лету быть во всеоружии, чтоб огород содержать, на рынок ездить.

Извини, сынок, но Нина Егоровна часто заходит к нам, хоть ты предупреждал, чтоб не особо сближались с ней, так как она из «Свидетелей Иеговы». Но как без общения? А с ней так вечерами хорошо, душевно разговариваем о мире, о душе, о добре и о зле. И хоть какой-то просвет появляется. Ты уж не сердись. Какие, сынок, из нас сектанты, просто хорошего хочется, теплого общения, чтобы по-человечески.

Я тут немножко приболела. Мысли, чтобы лечь в больницу и оставить отца одного, конечно, не допускала. Как он один? Уж вдвоем как-никак телепаемся, а поодиночке… Вот достать бы баллончик с ингалятором, все бы полегче было. Вот посылаю бумажку от такого, какой мне нужен, будешь мимо аптек проходить, зайди – вдруг у вас там лежит где без рецепта. На каникулы, если купишь, захвати. Или так послать можно, бандеролькой. Кстати сказать, «скорую» теперь к нам сюда просто так не вызовешь, надо сначала, чтобы фельдшер осмотрела, она и вызывает, если сама не в состоянии помочь. А какая наша фельдшер, думаю, помнишь, ее вне приема днем с огнем не найдешь. Да и как, если у человека приступ, несчастный случай какой, еще что-то экстренное? Пишу вот, а сама не верю, что так стало на самом деле.

В эту зиму опять много снега, чуть не каждый день валит. Отец героически его расчищает, все светлое время проводит в ограде. Изредка находит время сходить на пруд, часа два посидит над лункой, глядишь, принесет десяток карасей, иногда и окунька. Пожарю, вот и ужин. После ужина, если по телевизору нет ничего интересного, разговариваем – богатеем всё, строим планы грандиозные. Но, честно говоря, хоть бы как-нибудь на плаву удержаться, обеспечить твой приезд летом. Неизвестно еще, сколько там билет стоить будет. Теперь всего можно ждать.

Посеяла позавчера два ящика помидоров, целый ящик «бычьего сердца» и еще по ящику сладкого и острого перца. Сейчас в бане отходит земля, думаю посеять еще помидоров, чтоб ранних было побольше. С того лета осталось полрулона целлофана, этого должно хватить на теплицу, что возле времянки. Отец собирается затянуть ее аж в конце марта. Но загадывать твердо боимся. Как бог даст.

Прошлое твое письмо, сынок, показалось нам немного грустным. Наверное, из-за экзаменов, устал. Ты уж, сынок, держись, терпи, ладно? И очень хочется попросить, чтобы ты, родной, все неурядицы жизни не заглушал горячительным. Лишняя рюмочка может оказать плохую услугу. Обещаешь? Да и сам же знаешь, как там, в большом-то городе, – ведь что случится, никто не поможет, мимо пройдут. А сейчас зима, сколько людей в состоянии опьянения замерзают! Каждый день говорят в новостях. Будь, пожалуйста, благоразумнее.

Что еще? Клуб опять стоит не у дел. Опять разморозили котел, и смех и грех – в те же самые дни, что и в прошлый раз, во время новогодних праздников. Вот, полгода и проработал котел. А столько было сил затрачено, чтоб его поставить! Теперь опять ни кино, ни кружков, на двери библиотеки замок.

Несмотря на забастовку, репетируем потихоньку «Русалку» Пушкина по вечерам в школьном спортзале. (Если не помнишь содержание этой чудесной сказки, прочитай обязательно!) Есть очень хорошая девочка на главную роль, прямо талант настоящий. Отец взялся играть Мельника, а Князь – Юрий Андреевич, историк (но он уже в «чемоданном настроении», в июле должен уехать). На остальных ролях – мои ребятишки-студийцы. Со взрослыми по-прежнему ничего не получается. Если кто и соглашается, то посетит репетицию раз-другой, похихикает и бросает. Зато на спектаклях – все село. Новогоднее представление даже пришлось повторить по просьбам на старый Новый год. Спектакли устраиваем теперь тоже в спортзале, короткий период, когда выступали на настоящей сцене – в клубе, остался в прошлом. В клубе все заиндевело, там раньше мая нечего делать.