— Эй, Джинджер! — окликнул ее Горди из спальни. — Кислоту-то будем пробовать?

Мэри сплюнула пену в раковину.

— По-моему, ты сказал, что должен встретиться с подружкой.

— А, она может подождать. Ей не повредит. Я был чертовски хорош, а?

— Отбойно, — сказала Мэри, прополоскала рот и опять сплюнула в раковину. Она вернулась в спальню, где Горди лежал на постели, закутанный в простыню, и курил сигарету.

— Где это ты подцепила такой жаргон? — спросил Горди.

— Какой еще жаргон?

— Ну, ты сама понимаешь. «Отбойно». Всякое такое. Хипповый разговор.

— Наверное, потому, что я в свое время хипповала. Мэри прошла к шкафу для одежды, и сияющие глаза Горди проследовали за ней сквозь туман голубого дыма. На шкафчике лежали кружочки кислоты — «улыбочки». Она маленькими ножницами отрезала парочку, ощущая взгляд Горди.

— Без трепа? Ты была хиппи? Бусы любви и все такое?

— Бусы любви и все такое, — ответила Мэри. — Давным-давно.

— Да, древность. Никого не хочу обидеть, сама понимаешь.

Он выпускал колечки дыма а воздух, глядя, как большая женщина идет к стерео. Что-то ему напомнили ее движения. Тут до него дошло: львица. Безмолвная и смертоносная, как в этих документальных фильмах об Африке, что по телевизору показывают.

— Ты занималась спортом, когда была помоложе? — невинно спросил он.

Она слегка улыбнулась, ставя пластинку группы «Дорз» и включая проигрыватель.

— В старших классах. Бегала, а еще была в команде по плаванию. Ты про «Дорз» что-нибудь знаешь?

— Группа? Что-то помню. У них вроде несколько хитов было?

— Ведущего солиста звали Джим Моррисон, — продолжала Мэри, игнорируя глупость Горди. — Он был Богом.

— Он уже умер, кажется? — спросил Горди. — Черт побери, а у тебя классная задница!

Мэри опустила иглу. Зазвучали первые стаккато барабанов «Пяти к одному», затем к ним резко присоединился скрежещущий бас. Потом из колонок зазвучал голос Джима Моррисона, полный суровости и опасности: «Пять к одному, малышка, пять к одному, никто отсюда не выйдет живым, ты получишь свое, малышка, а я получу свое».

От этого голоса ее затопило воспоминаниями. Она множество раз видела «Дорз» живьем на концертах и один раз даже видела Джима Моррисона совсем вплотную, когда он заходил в клуб на бульваре Голливуд. Она протянула руку сквозь толпу и коснулась его плеча. Жар его силы прошел по ее руке и плечу, как удар тока, окунув ее мысль в царство золотого свечения. Он оглянулся, на короткое мгновение их глаза встретились и оказались прикованными друг к другу. Она ощутила его душу, как прекрасную бабочку в клетке. Эта душа взмолилась, чтобы ее отпустили на свободу, а затем кто-то еще подхватил Джима Моррисона, и он был унесен в потоке тел.

— У них хороший ритм, — сказал Горди. Мэри Террор чуть прибавила звук, а затем поднесла ЛСД к лицу Горди и дала ему одну из желтых «улыбочек».

— Полный порядок! — сказал Горди, сминая сигарету в пепельнице рядом с кроватью. Мэри начала лизать свой кружочек, Горди сделал то же самое. Через несколько секунд улыбающиеся лица были размазаны, их черные глазки исчезли. Мэри села на кровать в позе лотоса, скрестив лодыжки и положив запястья на колени. Она закрыла глаза, прислушиваясь к Богу и ожидая, пока подействует кислота. Кожа ее живота трепетала, Горди проводил указательным пальцем по ее шрамам.

— Ты так и не сказала, как ты это заработала. В аварию попала?

— Верно.

— А что за авария?

«Мальчик, — подумала она. — Ты не знаешь, как близко ты к краю подошел».

— Наверняка серьезная, — настойчиво продолжал Горди.

— Автомобильная катастрофа, — соврала она. — Меня изрезало стеклом и металлом. Это было правдой.

— Вот это да! Мощные повреждения! Поэтому ты не можешь иметь детей?

Она открыла глаза. Рот Горди был у него на лбу, а глаза сделались кроваво-красными. Она опять сомкнула веки.

— Что ты имеешь в виду?

— Да я насчет этих детских портретов. Я подумал… Понимаешь ли… Что ты, должно быть, немножко того, насчет детей. Ведь ты не можешь иметь детей, верно? Я имею в виду, что из-за этой аварии у тебя там все отшибло?

Мэри опять открыла глаза. У Горди из левого плеча вырастала вторая голова. Это была бородавчатая масса, из которой только начинали прорезываться нос и подбородок.

— Слишком много вопросов задаешь, — сказала она ему и услышала, как ее голос отдается эхом, словно в бездонной яме.