Александра внезапно засмеялась, прижимая ладони к лицу.

– Боже мой, ведь я не верила! До последней минуты не верила! Я и сейчас не верю!

– Открой же их, – дрожащим голосом попросила Елена.

– Тебе этого не понять. – Художница будто не услышала. – Не понять этого. Мне всю жизнь не везло! Не повезло ни разу! И вдруг эта Каролина Ван Хейс со своими несчастьями, которые свели ее в могилу в двадцать семь лет. Каролина Ван Хейс и ее алмазы. Понимаешь? Она как будто мне их завещала. Передала из рук в руки!

Александра словно слегка помешалась, говоря и смеясь, будто сама с собой.

Протянув руку, женщина извлекла один сверток из выдолбленной в дереве круглой ниши. И вдруг выражение ее лица изменилось. Она разом замолчала и дрожащими пальцами достала еще один. Уложив свертки рядом на ладони, покачала рукой вверх-вниз, будто взвешивая добычу.

– Почему они такие легкие? – спросила она, недоуменно глядя на Елену.

Та уже не могла говорить. Она лишь следила за тонкими белыми пальцами художницы, которые, мелькая, судорожно разворачивали хрупкие обертки из ссохшегося пергамента. То, что, в конце концов, оказалось в руках Александры, совсем не походило на алмазы. Это были черные комочки, съежившиеся, покрытые чем-то вроде шелухи, облетавшей при каждом прикосновении.

Художница издала звук, похожий на рычание. Она принялась потрошить другие тайники, уже не заботясь о предосторожностях. Улов был все тот же. В ее сложенных ладонях покоилось теперь восемь комочков одинакового цвета и формы.

– Это не алмазы, – проговорила Александра, не сводя с них полубезумного взгляда.

– Погоди. – Елена едва справилась с непослушным голосом. – Прочти письмо, может, там есть объяснение!

Она хотела хоть каким-то образом нарушить тяжелое оцепенение, сковавшее женщину, созерцавшую свою странную добычу. На глаза Елене попалась тарелка, стоявшая на полу в углу. Стряхнув с нее пару окурков и горелые спички, она поднесла ее Александре:

– Сыпь сюда!

Та послушалась, по-прежнему как под гипнозом. Комочки легко ударялись о дно тарелки, раскатываясь в разные стороны. В них совсем не было веса.

Александра тем временем достала и вновь развернула найденное письмо и теперь торопливо читала его, беззвучно шевеля губами. Елена следила за ее лицом со страхом. Ей уже было ясно, что художница где-то просчиталась в своей погоне за сокровищем. «Она так в это верила, столько сил вложила, что может рехнуться!»

– Бог ты мой, – вдруг произнесла Александра сорванным, тусклым голосом. – Вот оно что! Ну конечно! Ведь это начало 1636 года!

– Что ты имеешь в виду? – тревожно переспросила Елена.

– Сейчас поймешь. Слушай, что Ван Гуизий пишет свояченице. «Дорогая сестра, в последний момент у меня появилась возможность самым выгодным образом перепродать восемь алмазов, которые я собирался отослать в качестве возмещения приданого моей драгоценной Каролины. Эту сделку никак нельзя было упустить, но я держу свое слово и полностью возмещаю ущерб, причиненный мною вашему уважаемому семейству. Мною куплено восемь луковиц редчайшего нового сорта „адмирал Лиефкин“, пестрого иссиня-лилового, только что появившегося на бирже. Их стоимость полностью возмещает стоимость камней и, более того, будет лишь расти. Цены на алмазы сейчас поднимаются гораздо медленнее, чем на тюльпаны, так что ваша семья не сочтет эту замену невыгодной. До времени сохраняйте наш уговор втайне, любезная сестра, так как долги мои еще не выплачены и проклятые банкиры могут наложить арест на любое мое имущество, едва разнюхают его след. Засим остаюсь, ваш безутешный брат и покорный слуга, Гаспар Ван Гуизий».

Она зачитала это письмо громко, с выражением, кривя губы в саркастической улыбке, все шире расползавшейся по лицу. Закончив чтение, художница сложила письмо, вытащила из сумки коробку с бумагами, присоединила его к ним и, уже в голос смеясь, заключила:

– Вот и все, чем я поживилась! Для такой неудачницы, как я, даже этого многовато!

– Это тюльпаны?! – Елена вновь взяла в руки тарелку, опасливо рассматривая съежившиеся невесомые комки. – Они могли столько стоить?!

– В середине тридцатых годов семнадцатого века они могли стоить и намного больше, – фыркнула Александра, заталкивая коробку обратно в сумку. – Это время знаменитой тюльпановой лихорадки. Вся Голландия свихнулась на этих милых цветочках. Страна только что пережила очередной виток чумы, вымерло много народу, рабочие руки стали дороги, любой ремесленник считался богачом и с жиру начинал играть на бирже. А уж там его брали в оборот тюльпановые спекулянты, заставляя покупать эти якобы «вечные ценности». На удочку попалось столько народу, что когда в тридцать седьмом году этот мыльный пузырь лопнул, страна оказалась разорена. Правительство даже выплачивало несчастным банкротам компенсацию – пять флоринов за каждые сто по сделке. Но правда, сами-то луковицы редко попадали в оборот, иначе столько людей не пошло бы по миру. Акции часто ничем не были обеспечены, спекулянты торговали так называемыми «бумажными тюльпанами», несуществующими сортами, мифами!

Женщина звонко ударила ладонью о ладонь, будто убивая невидимого комара, и воскликнула:

– И я ведь все это прекрасно знала! Знала, но мне в голову не пришло, что этот горе-делец в последний момент заменит камни на луковицы! Всю дорогу речь шла об алмазах, так кто же знал! Кто же знал!

Она достала сигареты, и Елена, завидев пачку, взмолилась:

– Пожалуйста, не кури, тут и так нечем дышать! Давай уйдем скорее. Я уже отравилась этим проклятым лаком!

– А? – будто очнулась художница, непонимающе посмотрев на нее. – Пойдем, что уж теперь… Хотя надо бы прибраться, вставить панель… Но у меня сейчас руки как ватные. Завтра зайду и все приведу в порядок.