— Вам бы все шутить...

— Да и у тебя голос не грустный... Случилось что-нибудь веселое?

— В общем, да... Пиротехник, как вы и предполагали, нас кое-куда вывел.

— Пока не смешно. Куда?

— Во-первых, к одному парню, компьютерщику.

— Хакер?

— Да нет, ничего серьезного. Приторговывает информацией об абонентах телефонных номеров. Чем черт не шутит — может, стоит этого деятеля тряхнуть?

— Почему бы и нет? Береженого Бог бережет. Еще что-то?

— Но главное — он нас вывел к этой сволочи, которая отправила в Профибанк факс с предложением купить информацию по уплывшему кредиту. Помните?

— Разумеется. Директор этой вшивой лавочки, которая входила в наш холдинг. И где он отыскал этого мужика?

— Мужика он не отыскал.

— Не понял.

— Приеду — расскажу. Вы просто обхохочетесь.

На поиски дома, обозначенного в адресных реквизитах сторон, подписавших контракт, они отправились в середине дня. Басе нужно было на минуту заскочить на работу — Б. О. свернул на набережную, чтобы не вязнуть в закупоривших центр пробках.

— Открой окно, — попросила она. — Может, хоть от реки свежестью пахнёт.

Не пахнуло.

— Притормози. А то меня от этой духоты просто мутит.

Они вышли из машины, облокотились на чугунные перила, долго смотрели в желто-серую, подернувшуюся масленой радужной пленкой воду. Река лежала неподвижно, бездыханно, как утопленник в гранитном гробу. Среди щепок, конфетных фантиков и прочего мусора, прибитого к берегу, плавала дохлая рыбка.

— М-да, — мрачно заметил Б. О. — Нас жалуют реками и рыбами, как мы того желали.

— Контекст? — вяло усмехнулась она. — А про флору в твоем контекстуальном исследовании ничего не сказано?

— Флору? — удивленно поднял он бровь. — А к чему ты это?

Она кивком указала через плечо. На противоположной стороне улицы, там, где веки вечные тянулся угрюмый бетонный забор, теперь буйствовала полыхавшая жгучими тропическими красками зелень. Там — да-да! — прямо из асфальта, вспарывая изумрудные травяные ковры, расцвеченные желтыми помпонами одуванчиков, росли стройные загорелые стволы и растекались в мощные, набрякшие сочной листвой кроны, походившие на вспышки зеленых взрывов. Среди них вольно порхали бледно-розовые бабочки яблоневых цветов, сквозили мелкие мотыльки вишневых. То тут, то там проступали напряженные, вздувшиеся от натуги жилы ветвей, и весь этот зеленый вал, клубясь и пенясь, катился в сторону торчавшего на набережной бетонного императора с корявым и демоническим, как будто расплесканным под порывами ветра лицом.

Б. О., приоткрыв губы в туманной улыбке, запрокинул голову и полушепотом произнес:

— Верно... Нас жалуют лесом, как мы того желали.

— Какой же это лес? — усомнилась Бася. — Разве бывают фруктовые леса?

— У нас все бывает, — убежденно произнес Б. О., беря ее под локоток. — Пошли, спросим у маэстро.

Маэстро, бородатый человек в белой бейсбольной кепке, державший на согнутой в локте руке огромную овальную картонную палитру — из-за нее он издали казался однокрылой бабочкой, — старательно наводил длинной кистью матовую тень на сверкавшем, как кожа мулата, стволе дерева и ослепительно улыбался.

— Это лес? — ткнул Б. О. пальцем в разрисованный бетон.

— Это сад, — не убирая с лица улыбки, возразил художник. — Сад роз.

— А где же розы? — поинтересовалась Бася.

— Будут, — заверил живописец, приподнимая тыльной стороной ладони козырек кепки. — Все у нас будет. Все у нас получится.

— Вы изъясняетесь прямо как наш всенародно любимый президент, — усмехнулся Б. О.

— А что это вы тут? — спросила Бася, отходя от стены на пару шагов. — Цветы в бетоне выращиваете? — Покачала головой. — Цветы в бетоне не растут.

— Абсурд... — весело отозвался художник. — Согласен с вами. Совершенный абсурд, — отступил на шаг и, прищурившись, оценил только что наложенный штрих. — Но этот абсурд, согласитесь, нисколько не выпадает из строя жизни и ее стилистики. Сначала мы рубим под корень все деревья, заковываем землю в асфальт и насаживаем, где только можно, такие вот бетонные заборы. А потом эти заборы украшаем искусственными розами.

— А если дождь? — озабоченно спросила Бася. — Розы увянут, поплывут, сделаются грязной жижей и утекут в канализационный люк... Как это печально.

— Ничего, будут сидеть на месте. У нас краска хорошая, французская. Специально для фасадов. Спонсоры где-то раздобыли.

— Ну, если французская — тогда конечно, — кивнул Б. О., наблюдая за шумной свалкой, устроенной воробьями в большой плоской картонной коробке, по дну которой ерзал, терзаемый птицами, огрызок недоеденного пирога. — Ладно, Бася, пошли. Нас ждут великие дела.

Дела привели их в какую-то окраинную промышленную зону, где стоял настолько пропитанный сбивавшими дыхание заводскими запахами дымный смрад, что пришлось поднять стекла в дверцах. Они долго плутали по разбитым грузовиками улочкам, пока наконец не обнаружили предмет своих поисков: пятиэтажный кирпичный дом с одним подъездом. Квартира находилась на третьем этаже и выделялась входной дверью, имевшей крайне жалкий вид: когда-то в лучшие времена она была обита дерматином, остатки которого теперь клочьями торчали по краям.