— И когда?!

— Что — когда?!

— Когда колоть?

— Ну… — Босс на секунду задумался. — Лучше, конечно, завтра. Да-да — завтра, после обеда. Накорми их и на процедуры. Скажешь им что-нибудь, вроде, как прививка от гриппа. А пока — подготовь все. Место там, где схоронить, лопаты, мешки.

— Знаю я место.

— И где?

— Недалеко. В чащобе, возле обрыва. Там оврагов куча и копать не надо.

— В чащобе, так в чащобе. Тебе виднее.

Хозяин отошел к окну и молча ждал вопросов.

— А дальше что?! Что потом делать будем?!

— Узнаешь. Всему свое время.

— Да душа у меня не на месте. Чувствую хреново все обернется.

— А сейчас не хреново?! Я тебе больше скажу. Как пацанов кончим, съехать тебе придется. Не переживай, ненадолго. Где-то на полгода. Куда — скажу позже. Денег тебе дам на первое время. А там, если пронесет, опять откроемся.

— А с домом что?! Я дом не брошу!

— Что ты заладил: дом-дом! Ничего с ним не станет. Закроешь на замок и будешь ходить проверять.

— Может, я здесь все-таки останусь?

— Нет! — Хозяин почти завизжал. — Здесь ты не останешься. А если попробуешь, то не я, — он гневно изогнул губы и показал рукой на окно. — Они приедут и лишат тебя и дома, и всего остального. Ты понял?!

Карпыч нерешительно кивнул. Разговор был исчерпан. Хозяин повернулся, направился к выходу и уже перед ним остановился.

— Я тебе все сказал! Действуй!

Карпыч позвонил, как и договаривались — после обеда. Не успев открыть рот, усач услышал вопрос.

— Все?

— Почти.

— Что значит почти?

— Не хватило на одного. Пришлось руками.

— Ты уверен?

— Остыл уже.

— Хорошо. Перетащи их наверх.

— Так это… Может, в подвале покаместь полежат. Мало ли чего.

— Нет! Я сказал, подними их в гостиную и закрой там. Я буду около десяти. Лопаты приготовь, целлофан. Да, и вот еще что — одень их.

— Что?

— Одень, говорю, их. В костюмы или во что-нибудь другое.

— А это зачем?!

— Карпыч, ты хоть что-то для них сделай. — Хозяин нервно усмехнулся — В последний путь никак провожаешь.

— Ладно. — Карпыч стушевался. — Сделаю.

— Все. Отбой. Жди.

Карпыч посмотрел на трубку и чертыхнулся. «Вот, мать его, гуманист! Сначала — грохни, потом — облагодетельствуй! Может, еще оркестр заказать?!» Усач сунул телефон в карман и пошел вниз. Руки еще тряслись мелкой дрожью, а во рту стояла горечь от выпитого спирта. Оставаться трезвым было невыносимо.

…Препарат действовал не сразу, а в течение десяти-пятнадцати минут. Потому, уколовшегося он отправлял в другую комнату, оставлял там и заводил следующего. Последний — 11-летний Миша и вовсе, умирать не спешил. Препарата ему досталось меньше всех и, Карпыч опасался, что тот не подействует. Так и вышло. Оставив его в своей комнате, усач заглянул туда через полчаса. Мальчик лежал на полу.

— Эй, пацан?!

Миша открыл глаза, приподнялся и посмотрел мутным взглядом. Веки мальчика отекли, дышал он тяжело и через раз, но все-таки дышал.

— Пацан, ты что — умирать не думаешь?!

Миша только моргнул.

— Вот, блядь — самому придется.

Карпыч подошел и хлестким ударом опрокинул мальчика на пол. Миша и без того, ощущавший холодное дыхание смерти, сопротивления не оказал. Усач схватил его горло и сжал до белизны в суставах. Приоткрыв рот, мальчик непроизвольно высунул язык. Карпыч надавил сильнее: в горле что-то хрустнуло, и жертва, будто механическая кукла, отключилась. Но усач, неистово сжимая тонкую шею, не отпускал мальчика. Белки глазных яблок Миши налились кровью, а веки, напротив, посинели. Минута, другая и все было кончено. Миша так и умер — с открытыми глазами и вываленным языком.

Закончив, палач смахнул пот со лба. Будто и не он, а его только что душили. Пошатываясь, подошел к шкафу и открыл дверцу. Лекарство от страха стояло на средней полке. Он откупорил и прильнул к горлу губами. Спирт выжигал слизистую и заодно ужас, владевший сознанием. Пять душ, как никак — оставаться трезвым было невыносимо.

В половине десятого Хозяин вновь напомнил о себе.

— Что там у тебя?! Пацанов перетащил?

— Да. Лежат, как голубки, в рядок.

— А одежда?