«Чтоб я молился богу? — спросил сам себя подросток. — Ну и насмешили! Буду стоять на коленях, молиться и плакать?» — Но старик почти умер, совсем уже погас, значит, надо попробовать. Но как это делается? Что говорить?

— Э-э-э, Господи… этот человек… как тебя зовут?

— Звезда Пролива, — прошептал старик, — я плавал на «Звезде Пролива».

— Ну, да. Этот человек — матрос со «Звезды Пролива», и… я думаю, он неплохой человек. — Костяшки пальцев трещали в сжавших его ладонях старика. — Я ничего о нем не знаю, но… он болен, и он просил, чтобы я сказал для него несколько слов. Не знаю, правильно ли я говорю я не знаю, слышишь ли ты меня. Этот человек совсем плох, и я не знаю, сможет ли он… ууух. Это совсем паршивое место, где мы сейчас с ним находимся, для любого человека. Паршивое место, чтобы умирать в нем. Боже! Вот дерьмо, что это я, сам с собой разговариваю?

— Продолжай… — настаивал старик. — Прошу вас, падре.

— Я же сказал тебе, что я никакой не падре! — огрызнулся Сильвера, но он понимал, что старик не слышит его. Он улыбался и все шептал и шептал какую-то молитву.

— Ладно, — сказал Сильвера, глянув на потолок. — Если этот человек должен умереть именно в этом месте, в вонючей камере, то помоги ему умереть легко. Господь! Ладно? Просто… Вот и все. Я не знаю, что еще говорить.

Старик молчал.

Его дружок Чико, лежавший под стенкой в другом конце камеры, поднял голову:

— Эй, Рамон, ты с кем это разговариваешь?

Отец Сильвера кончил молитву для Палатазина и перекрестился.

— Надеюсь, что вы ошибаетесь, — сказал он полицейскому. — Но если нет, то пусть поможет вам Господь.

— И вам, — тихо сказал Палатазин. Он поднялся, открыл дверь, провожая священника, и остался стоять, глядя, как Сильвера садится в свой «рэмблер». Сильвера не оглянулся, и Палатазин заметил, что священник дрожит. Он вслушался в свист ветра, мчащего по улице пыль, рвущего полы пальто Сильверы. Вид у него был странный, зловеще предвещавший бурю. Он никогда раньше не видел над Лос-Анжелесом такого неба.

Сильвера едва не упал под порывом ветра. Он почувствовал, как песок царапает кожу лица, а забравшись в машину, он заметил, что внизу, у ветрового стекла, собрался принесенный ветром песок. Он повернул ключ зажигания и поехал прочь, пронизываемый стыдом.

Палатазин затворил дверь.

— Мне нужно ехать, мисс Кларк, — сказал он. — Вы напишите нужную статью?

— Да, — сказала она. — Почему я не могу ехать с вами?

— Вы? — переспросил он. — Если отец Сильвера не согласился, то почему вы вдруг…

— Допустим, это… комбинация профессионального и личного интереса. И на этом остановимся.

— Нет, — вдруг сказала Джо. — Если кто-то с тобой пойдет, то только я.

— Ты останешься здесь, — приказал Палатазин, посмотрев на часы. — Почти четыре часа. Нам придется поспешить, мисс Кларк. Ваш друг рассказывал вам, как добраться до замка Кронстин?

— Не совсем, но я помню, он что-то говорил насчет Аутпост-драйв.

— Мы можем потерять целый час, отыскивая дорогу, — мрачно сказал Палатазин. — И если мы задержимся там, когда сядет солнце…

— Ты не слышал, что я сказала, — перебила его Джо. — Если поедешь ты, то с тобой поеду и я. Все, что случится с тобой, случится и со…

— Не глупи, Джо!

— Глупить! Я не останусь одна в этом доме! Если ты собираешься спорить, то только зря потратишь время. — Она смотрела ему прямо в глаза, упрямо и уверенно.

Он выдержал взгляд, потом протянул руку и сжал ладонь Джо.

— Цыгане! — сказал он с деланным отвращением. — Вот что значит цыганская кровь! Ну, хорошо. Нам придется поторопиться. Но предупреждаю вас обеих — это развлечение не для слабонервных. Или тех, у кого слабо с желудком. Если я попрошу помочь, вам придется помогать мне. Времени у нас уже не будет на пререкания. Понятно?

— Понятно, — согласилась Джо.

— Тогда, вперед. — Он поднял коробку, полную осиновых кольев. — Пошли!

«Отель Адская Дыра» содрогался каждым сочленением. Скрипели доски, балки, ветер рвал черепицу с крыши — скорость его достигала сорока миль в час — и это в течение последних тридцати минут. Стекло в оконной раме разбилось вдребезги. Боб Лампли видел, как целые пригоршни песка били в него, словно выстрелы мелкой дроби. Лампли чувствовал, как громко колотится сердце. Указатель на ветроиндикаторе продолжал ползти вверх, от сорока к сорока двум милям в час. Отель вдруг слегка наклонился. «Боже! — в панике подумал Лампли. — Эта хижина не выдержит, если ветер будет усиливаться!»

Он всего час назад в последний раз звонил в Национальное Бюро Погоды. Скорость ветра в Лос-Анжелесе достигла тридцати миль в час, летящий песок был отмечен даже в Беверли-Хиллз. Комментаторы погоды сходили с ума, пытаясь понять, что же вызвало такую бурю. Зародилась она в центре Мохавы и по прямой надвигалась прямо на Лос-Анжелес.

Зазвонил черный телефон. Лампли поднял трубку, пытаясь разобрать, что говорит тонкий, едва слышный голос на другом конце. Оглушительно трещали электрические помехи. Хэлл с поста Двадцать Пальм что-то говорил о радаре.