Мастерская заработала лучше – там появилось новое оборудование: молот, токарный и фрезерный станки, автогенная сварка. Постоянных рабочих насчитывалось уже десять человек. Все работы с прицепной техникой мастерская могла выполнить самостоятельно, что было особенно важно после основных работ в поле. Потянулась на ремонт покореженная, несовершенная по конструкции техника, восстановление которой, как правило, не требовало запасных частей.

Однажды Леночка привезла с собой Светлану: вот было визга и писка вокруг спокойной Танюши! Светлана возилась с ребенком целыми днями, что доставляло обоим большое удовольствие.

– Светка, тебе надо выходить замуж. Ты детей любишь.

– Успеется, еще такого не нашла.

– А что у тебя с работой?

– Через год будет место на кафедре. Пока предложили коннозаводскую ферму, там интересно, но жить негде, а ферма в двухстах километрах от Москвы. Предложили, идиоты, виварий в Москве, а у меня красный диплом, но какой уважающий себя врач будет готовить животных для смерти? Они же все понимают. Пока работаю в районной ветеринарной поликлинике со стационаром, интересно. Да, Алеша, где райский цветок? Все-таки какая красота! Лена, если бы вы знали, сколько было разговоров об этом цветке, хорош ли он, понравится ли вам, как его не простудить в дороге, да и с деньгами были некоторые сложности, из которых Алеша красиво вышел.

– Да, чуть не забыл. Светик, у меня к тебе есть комсомольско-молодежное поручение.

– Лена, скажите этому повелителю, чтобы он перестал со мной разговаривать как с младенцем – он старше меня всего на четыре года. Я все-таки ветеринарный врач.

– Светлана, ну не обижайся ты на меня по пустякам. Теперь ты до конца своих дней в нашей компании. А если это так, то согласно закону между друзьями, нет ничего более приятного, чем подцепить своего ближнего, но только по-дружески, любя. А чем я перед тобой провинился сейчас?

– Обращаешься со мной, как с маленькой. А я все-таки…

– Не дуйся, пожалуйста! Знаю, врач, врач – кошачий, собачий, лошадиный и прочая, и прочая… Впредь буду с тобой обращаться, как с гранд-дамой.

– Лена, он опять…

– Да ничего подобного. Просто я хотел попросить тебя написать письмо, не сейчас, ближе к осени, когда котяша подрастет, – как там живется нашей парочке.

– Конечно, напишу и без твоей подсказки. И еще попрошу, чтобы сфотографировали.

Уезжая, она обещала привезти какого-то замечательного щенка, от которого все будут в восторге.

Во второй половине июля Леночка пошла в отпуск, приехала озабоченная, мрачная.

– Леночка, дорогая, что произошло?

– Надо поговорить. Пойдем, пройдемся. Тетя Груша! Мы прогуляемся, – сообщила она нарочито громко. – Может быть, до реки, пока Танюша спит.

– Леночка, что произошло?

– Позавчера мне позвонила в больницу Мария Александровна, как она сказала, из автомата. Попросила с ней немедленно встретиться. Мы договорились, на Чистых прудах, в шесть. Короче, Наташенька именно позавчера попросила у французского правительства политического убежища.

– Как?! Все-таки решилась!

– От политических заявлений отказалась. Для прессы сообщила, что хочет работать над проблемами связи русской культуры с французской, итальянской, немецкой в XVIII – XIX веках и что это выполнимо только в архивах Франции и других зарубежных стран. Ее спросили, как можно писать такую книгу, не используя русские архивы. На это она ответила, что русские архивы ей хорошо известны, что в них она работала почти пять лет. Ее спросили, окончательно ли она распрощалась с Советским Союзом? Она ответила, что считает Россию своей родиной и намерена вернуться, когда будет соответствующая обстановка. Ее спросили, что означает, по ее мнению, соответствующая обстановка и когда она наступит. Но на этот вопрос она отвечать отказалась. Затем представитель Сорбонны заявил, что Наташа приглашена в качестве профессора на кафедру русской и славянской литературы.

– Давай присядем, если тебе не холодно, – предложил Алеша, – у реки много бревен. Что же она наделала, наша хрупкая, волевая террористка?

– Почему террористка, Алешенька?

– Я ее однажды так назвал за отношение к Вас-Васу: он терял лицо, когда разговаривал с ней и был счастлив, когда она к нему обращалась. Она такая ровная со всеми, а здесь почти открытая неприязнь, непонятно.

Они уселись на бревне. Алеша крепко прижал к себе Леночку, поцеловал ее в губы.

– Я знаю, в чем тут дело. В тот год, когда Наташенька жила в райкомовском доме, ее однажды провожал от нас Вас-Вас, который вдруг набросился на нее с поцелуями. Она его ударила по щеке, а Вас-Вас упал на колени, пополз за ней по снегу, плакал, просил прощения, а она ушла не оборачиваясь. Потом он писал ей письма с объяснениями своего поведения, как видно, влюбился, и через какое-то довольно продолжительное время она разрешила ему бывать у нас. Еще о некоторых деталях его характера не сейчас, потом. Вот такая у нас Наташенька, может закружить голову.

– Может быть. Но что делать с Наташкой, дорогая моя Леночка? Погибнет девчонка одна.

– Милый, ну какая она девчонка – профессор Сорбонны! Думаю, будет человеком обеспеченным, как-никак владеет несколькими языками, напишет и издаст там свою монографию, так что беспокоиться о ее материальном благополучии нам не придется. Думаю, в ее книге будут заинтересованы в Советском Союзе и сумеют ее использовать для демонстрации величия России в прошедшие столетия. Надеюсь, и органы преследовать Наташу не будут. Кроме того, она под защитой университета, человек на виду. От политического заявления она отказалась, так же как от объяснений, что означает «соответствующая обстановка». На пресс-конференции вела себя достойно и мудро. Молодец, раз уж стала на эту стезю.