В.: Но индуизм допускает большую свободу. Он никогда не был консервативной религией, как христианство, ислам или марксизм.

У. Г.: Единственная разница между Востоком и Западом заключается в разнице наших религий. Христианство никогда не порождало таких странных персонажей, какие есть в нашей стране. Здесь религия — дело индивидуальное. Здесь у каждого свой магазин, и он продает свои собственные товары. Поэтому у нас такое разнообразие, которого не хватает на Западе. Это разнообразие — самый привлекательный атрибут нашего так называемого религиозного наследия.

Индуизм — это не религия. Это спутанный клубок из многих вещей. Первоначально слово «индус» («Hindu») происходит от забытого несанскритского слова, которое уже не употребляется. Вы никогда ничего о нем уже не узнаете. Арийские завоеватели, которые основали брахманистический общественный строй, обнаружили, что у туземных индийцев темный цвет кожи, и назвали их религию религией черных — «хинду».

Ученым и пандитам может не понравиться моя интерпретация, но она исторически правильна. И снова я повторяю, что индуизм — не религия в обычном смысле этого слова, это как улица с сотнями магазинов.

В.: Например, секс-шоп Раджниша стоит рядом с магазином осознанности Дж. Кришнамурти, а рядом магазин медитации Махариши, а рядом магазин магии Саи Бабы, а рядом…

У. Г.: В сущности, все они одно, абсолютно одно и то же. Каждый утверждает, что его товары самые лучшие на рынке. Некоторые товары, такие как пепси-кола, присутствуют на рынке так долго, что люди хорошо знают их, зависят от них и считают, что они лучше, чем другие. При этом долговечность каждого конкретного продукта не особенно много значит.

В.: Какое у вас мнение об индийской индустрии развлечений? Говорят, что большинство ваших последователей именно из этой области.

У. Г.: Все, что есть в этой стране, — сплошные развлечения. Политики наживаются на доверчивости людей. Религии наживаются на легковерии других. Вы же видите, какие мы дремучие дураки. Вот и все, больше ничего и нет.

В.: С таким мнением о человечестве у вас не должно быть никаких больших надежд на будущее человеческой расы…

У. Г.: Я думаю, что ни с человечеством, ни для человечества ничего лучшего уже не будет.

В.: Но ведь невероятный технический прогресс за последние сто лет, особенно на Западе, сулит человечеству что-то хорошее?

У. Г.: Да, сулит. Но это только из-за промышленной революции. Такие нации, как Россия, Америка, а также другие западные страны воспользовались промышленной революцией для дальнейшего развития технологий.

В.: Похоже, что человечество за последнюю сотню лет сделало больший прогресс, чем за все предыдущие четыре миллиарда лет.

У. Г.: Да, я говорю точно то же самое. Именно благодаря промышленной революции масштабные изменения охватили весь мир. Насколько эти перемены будут эффективны — никто не знает. Диктатура науки и технологии уже идет на спад…

В.: Как вы думаете, куда все это нас приведет?

У. Г.: Почему это должно нас куда-то привести? Почему? Зачем? «Прогресс» означает «продвижение на вражескую территорию». Вы надеетесь, что ничем не сдерживаемый прогресс принесет решение ваших проблем. Если бы это было так уж гарантировано, можно было бы с тем же успехом запрограммировать компьютер, чтобы он вычислил наше будущее и нашу судьбу.

В.: Но если мы не что иное, как суммарный итог нашего прошлого, тогда можно легко составить точный прогноз…

У. Г.: Это не даст никакой гарантии относительно того, куда нас приведет будущее.

В.: Нет, мы не можем контролировать наше будущее.

У. Г.: Происходит что-то неожиданное и непредсказуемое, и все течение жизни внезапно меняется. Мы принимаем как должное, что можем направлять жизнь туда, куда хотим, но нет никаких гарантий, что у нас это получится. События жизни на самом деле происходят независимо друг от друга. Мы создаем их и сопоставляем. Мы создали философскую структуру, но это не значит, что у всего есть шаблон или цель. И точно так же это не значит, что все предопределено.