Родион Стрельцов, как и Ксения, рос в благополучной семье. Любовь, ласка, забота – все это он имел в достатке. Но и в его семье был свой скелет в шкафу – младший брат, Вовик, больной ДЦП. Все силы и средства уходили на лечение ребенка. Мама большие надежды возлагала на классическую музыку, считала, что она поможет сыну развиться психически. Вот почему лучшие классические вещи постоянно звучали из магнитофона в их квартире. Родион тоже слушал и любил музыку. Он рано принял на себя роль помощника родителей, разделив их заботу о брате. У него почти не было друзей в классе, им трудно было бы объяснить, почему он все время торопится домой. Все же у него были друзья на стороне, в доме технического творчества. Маленький Родя мечтал придумать такое устройство, чтобы его брат смог ходить. Вовик умер, когда ему исполнилось двенадцать. Родион в тот год заканчивал институт. Получил специальность инженера по медицинской аппаратуре. Потом Родион учился на разных курсах, добывал новые знания в электронике и компьютерном деле, но сторонился девушек, не в силах разобраться в себе. Издалека ему нравились бойкие и веселые девчонки, но он боялся их напора и энергии, того, что станет зависим от одной из них. В его собственной семье, отец почти не имел права голоса. Девушек умных и сдержанных Родион опасался по другой причине: думал, что не сможет им соответствовать. И еще ему казалось, что они презирают мужчин и совсем не нуждаются в мужском обществе. До тридцати с хвостиком он проходил холостяком под опекой любящей мамы. Родители, выйдя на пенсию, полюбили жить на даче и теперь проводили вдали от городского шума большую часть года. Родион впервые остался один в трехкомнатной квартире: ни обедов, ни чистого белья на полке, ни порядка в доме. Он начал присматриваться к девушкам – не как к случайным подружкам, а как к кандидаткам в жены.

На дне рождения у товарища он познакомился с тихой, бледной до прозрачности студенткой института Культуры Ладой. Позднее он узнал, что на самом деле ее зовут Лидией, но паспортным именем девушка называть себя не позволяла. Лада-Лидия жила в ближнем пригороде, дома ухаживала за курами и носила воду из колодца, но в институте и в обществе надевала маску барышни серебряного века. Говорила едва слышным голосом, удивленно вспархивала белесыми ресницами (часто забывала их накрасить) и постоянно расчесывала прямые, светлые волосы, ровной каймой остриженные поперек спины. Вообще-то Лада мечтала стать актрисой, но ей удавалась одна-единственная роль – роль слабой, беспомощной, болезненной девушки. К тому времени, когда Родион познакомился с ней, Лада полностью вжилась в эту роль, которая стала ее второй натурой.

Рядом с Ладой Родион чувствовал себя сильным, зрелым мужчиной и готов был взять на себя роль наставника и мужа. Лада выглядела такой покладистой, безропотной, что Родион не предвидел осложнений в семейной жизни. Почти сразу Лада забеременела, а Родион не спрашивая совета матери, расписался с ней. Мама Родиона только развела руками, удивившись, что нашел сын в этой блеклой, будто замороженной девушке. Родители разменяли квартиру на две поменьше и разъехались с молодой семьей.

Поначалу Лада оправдывала ожидания: ничего не требовала от Родиона, не запрещала бывать где угодно и с кем угодно общаться. Неожиданностью оказалось ее собственное своеволие. Лада и сама поступала так, как ей вздумается, ни в чем не советуясь с Родионом, будь-то покупки или ведение дома. Иногда она готовила обед, но чаще Родион, возвратившись с работы, ничего не находил на плите – жена лежала на диване с книжкой в руках. Она предпочитала стихи поэтов-декадентов. Через девять месяцев Лада родила ребенка, мальчика, вначале взяла академку в институте, а потом и вовсе забрала документы – сказала, что не хочет быть музейным работником, потому что это ей скучно. Зато в это же время начала писать стихи и ходить в какие-то кружки, где тихим, завывающим голосом читала собственные творения. Родион ее стихов не понимал. Она воспевала смерть, загробную жизнь и одиночество. Заботу о сыне Лада воспринимала как тягостную обязанность. Она выходила во дворик, усаживала ребенка в песочницу и доставала тетрадки со своими стихами. Задумчиво мусоля карандаш во рту, придумывала новые строки, бесконечно чиркая написанные. Однажды резкий скрип тормозов и страшный крик какой-то женщины оторвали ее от этого занятия. Лада обернулась. В нескольких метрах от сквера на асфальте распластался ее ребенок. Рядом, врезавшись в водосточную трубу дома, застыла машина. Лада бросила тетрадку в сторону, вскочила, выбежала на дорожку, упала на колени – голова мальчика была в крови. Возмущенные женщины– свидетельницы несчастного случая, ропот прохожих, слова медиков «скорой помощи» – все проходило мимо сознания Лады. Когда мертвого ребенка увозила другая машина, Лада так и не поверила, что он мертв.

Родион Ладу ни в чем не винил, хотя ему и рассказали, что ребенок оказался под колесами машины по недосмотру матери. Напротив, он страдал сам, и искренне жалел жену. После несчастья Лада еще более отрешилась от обыденной жизни. Когда возникал разговор о ее сыне, она будто не понимала, о чем идет речь. В ответ читала новые строки об ангелах на небесах и о вечной жизни в раю. У нее образовался новый круг поклонников и слушателей. Часто, по возвращении домой, Родион обнаруживал в квартире толпу каких-то немытых личностей, называвших себя художниками и поэтами. В такие дни, как правило, холодильник становился девственно чист, а в хлебнице не оставалось ни единой крошки. Родион молча поворачивал и шел в ближайший магазин, – закупить продукты. Нищие пииты оказались чуть ли не на его иждивении. Все чаще Лада отказывалась пускать Родиона к себе в постель. Он не знал одного: также непреклонно жена вела себя с другими мужчинами или для некоторых делала исключения?

Родион пытался выгнать беспардонную братию из своей квартиры, серьезно поговорить с женой, но едва за ним закрывалась входная дверь, как Лада брала телефонную трубку и приглашала друзей и единомышленников. Часто они приходили без всякого приглашения. Родион сдался перед обстоятельствами. Переключил все силы на работу. Он работал по пятнадцать часов в сутки. На работе ел, а иногда и спал на рабочем диване. Иногда – не один. Домой приходил помыться и переодеть белье, которое сам же стирал. Но ни разу ему не пришла в голову мысль развестись с женой, выгнать ее из дома. Он жалел ее, полагая, что потеря ребенка полностью оправдывает во всем обезумевшую мать.

Разве расскажешь Ксении о том, какая обстановка царит в его семье? Родион с трудом подбирал слова:

– Понимаешь, у нас с женой был ребенок. Тоже мальчик. Два года назад он погиб. После этого у нас все пошло наперекосяк. По сути, мы перестали быть мужем и женой, но я не могу оставить ее. Она пропадет одна. Вот такие пироги.

– И ты любишь ее?

– В том-то и дело, я женился на ней, можно сказать, по расчету. Искал в дом хозяйку. Но теперь должен отвечать за свое легкомыслие.

– Мы такие глупые по молодости бываем, – согласилась Ксения, оценивая собственный выбор. Ведь какое-то время ей нравился весельчак Вадик, да и замуж время пришло выходить. Все девчонки вокруг уже катали коляски с малышами.

– Я уже не был мальчиком, когда женился, – возразил Родион. – возраста Христа почти достиг.

Ксения посмотрела на часы:

– Нам пора возвращаться в город. Пошли в пансионат, заберем вещи – и покатим.

– Мы еще встретимся?

– Все так сложно.

– Ты имеешь ввиду мое положение? А хочешь, я летом в ваш санаторий в отпуск приеду? Ну и до лета, конечно, могу на выходные приезжать.

– Созвонимся.

– Что-то я не слышу энтузиазма в голосе? Я тебе не понравился как мужчина?

– Это были самые счастливые дни и ночи в моей жизни.

Ксения повернулась к Родиону, расстегнула его куртку и уткнулась лицом в колючий шерстяной свитер. Ей снова захотелось заплакать, как на плече у деда, но она сдержала себя. Родион погладил голову Ксении, едва прикрытую капюшоном, и поцеловал ее в губы. Но целоваться на открытом всем ветрам заливе было неуютно, и они вернулись в номер, чтобы забрать вещи.