— Ну полно врать! Мы будем смотреть в нее на луну, — сказал я, растянув полуметровую конусообразную трубу, и посмотрел сквозь нее вдаль, где под лучами октябрьского солнца догорали огненно-красные буковые леса.

На капитане Негро лежала обязанность приготовления пищи. Иногда я называл его капитаном, иногда величал мажордомом, и это ему льстило. Но поваром он оказался отвратительным: иной раз готовил такие блюда, каких не рискнул бы приготовить самый искусный повар в мире и названия которых не найдешь ни в одной поваренной книге на земном шаре.

— Черт возьми, капитан, что это такое? — спрашивал я, с ужасом глядя на принесенное блюдо из бобов с картошкой, обильно сдобренных красным перцем.

— Это? Это мексиканское блюдо. Если тебе не понравится, я нажарю грибов, — небрежно бросал «домоправитель».

— Нам надо было завести свинью — кто станет есть такие страшные кушанья? — сердился я.

Капитан Негро заливался смехом. Его пламенное воображение не могло удовлетвориться простыми кулинарными рецептами, не прибавив к яствам чего-нибудь нового.

Весь день с утра до вечера проводил он в кухне, открывая и закрывая печку, заслон которой взвизгивал, как собака, которую пнули ногой… Через левое плечо «мажордома» вместо полотенца перекинута грязная тряпка — чтобы всегда была под рукой… Капитан Негро очень любил сидеть возле печки и греть себе спину, пока варилась еда. Тогда смуглое лицо его с немного пухлыми губами, в которых было что-то детское и в то же время гордое, принимало задумчивое, мечтательное выражение, а левая бровь многозначительно поднималась кверху. В эти блаженные минуты он говорил мне чрезвычайно озабоченно:

— Дрова у нас что-то сыроваты. Этак опять, пожалуй, хлеб недопечется.

Либо высказывал опасение, как бы весной не обнаружилось, что крышу сторожки повредили зимние бури.

Не успели мы кое-как устроиться — глядь, уж зима на дворе. Пошли метели, повалил снег. Горы будто заглохли, пересекавшее их шоссе совсем опустело. По вечерам на белые леса безнадежно, печально опускалась тьма. Над бескрайними холмами и темными долинами нависало тяжелое молчание, собирались густые туманы, застилая все, и только окна нашей сторожки светились, словно желто — красные глаза.

В такие глухие и мрачные ночи капитан Негро читал одну английскую книжку, которую хранил у себя в чемодане. В ней шла речь о том, что все лорды равны королям, а сам король не больше чем лорд, только что титул королевский, земля — корабль лордов, а добрый господь бог принадлежит к этому обществу милордов и тоже, так сказать, отличный джентльмен. В книжке содержались указания и советы, что нужно для того, чтоб быть джентльменом, в каком банке держать деньги, как пользоваться зубной пастой и т. п.

— Я ее читаю, чтобы не забыть язык, — оправдывался «домоправитель», когда я спрашивал его, не слишком ли эти советы устарели.

В конце концов эта книга ему надоела. Тогда он перешел на старые газеты. А когда надоели и они, принялся читать те, которыми мы покрыли стену за вешалкой, чтоб одежда не пачкалась известкой. При этом он, держа лампу в одной руке, становился вплотную к стене, стараясь разглядеть буквы…

Но выпадали зимой и веселые дни. Случалось, утро было погожее или туман вдруг разойдется, и сразу покажутся убранные инеем и снегом леса. Белые кружевные недра их и туннели наполняли наши души чистотой. Обремененные ветви гнулись под тяжестью своего белого груза, исполинские буки представали в самых разнообразных и причудливых видах, нежно-синеватые и лиловые тени лежали на снегу или окрашивали клочья снега на ветвях. В этих сложных, переменчивых оттенках, еле уловимых глазом, мхи на стволах выступали еще черней, еще ярче желтели старые дождевики и еще красней казалась не опавшая там и сям прошлогодняя листва скрытого в белых туннелях низкого букового подроста. На синем небе сияло веселое, ясное солнце, снег искрился, и тысячи отблесков дрожали на инее.

Нам случалось углубиться в кружевной лес и поднять серну. Животное вдруг выскакивало из-за какой-нибудь заваленной снегом колоды, где оно лежало, на сухом месте. Уносясь на своих длинных, быстрых ногах, серна пересекала какую-нибудь солнечную поляну, сверкнув на мгновение медно-красной, искристой спиной, и со стремительной грацией исчезала в белом лесу, а мы с капитаном стояли, замерев, и долго глядели в ту сторону, где она исчезла. Словно там осталось что-то от ее быстрых, пленительных движений, что-то от плавности и изящного ритма ее скачущего тела, и это «что-то» еще стоит в воздухе. Мы ахали от восхищения, оживленно выражая свой восторг. Долго после этого не могли мы освободиться от впечатления, что мы не в лесу, а среди каких-то невиданно красивых декораций, на какой-то огромной сцене, и нам казалось, что в чистом морозном воздухе звучит тихая, нежная музыка.

— Как хорошо! — восклицал капитан.

— Даже слишком, — говорил я.

И мы, умолкнув, грустно возвращались в свою убогую хижину. В такие дни этот лес был так невероятно прекрасен, что мы оба старались не глядеть на него и уходили в свои мысли.

По вечерам мы здорово топили. Капитан Негро очень любил спать в тепле. Печка раскалялась докрасна от громадных поленьев, горевших с буйным треском, в комнате становилось жарче, чем в бане, и капитану приходилось открывать дверь или окно. Но, несмотря на это, он спал на своей продавленной кровати с шапкой на голове.